Лола – любящее сердце

Мама погладила меня по волосам, которые все еще попахивали этим дурацким средством, и поднялась, потому что зазвонил телефон. Через минуту она вернулась в комнату с трубкой в руках и улыбкой на губах.

— Это тебя, — сказала она.

Звонила Саюри.

— Извини, — сказала она. — Мы сегодня вели себя как последние идиоты. Ты завтра придешь?

— Да, — ответила я. — Но не потому, что мне хочется, а потому, что надо.

И повесила трубку.

Мама все еще стояла в дверях. Улыбка с ее губ уже исчезла. Она догадалась, что Саюри хотела попросить у меня прощения, и, похоже, моя реакция ее разочаровала.

— Короткий разговор, — заметила она.

— Тебя это не касается, — огрызнулась я. — Это мой короткий разговор, а не твой.

Я сунула трубку под подушку и скрестила руки на груди. На сердце у меня стало еще хуже. До сих пор я сердилась на других, но теперь к этому добавилась злость на себя.

— Мышка, — сказала мама. — Не думай, что все обстоит гораздо хуже, чем на самом деле. Саюри молодец, что попросила у тебя прощения. Ей, конечно, было нелегко это сделать…

— Прекрати! — выкрикнула я, сердито глядя на маму. Слова ничему не могут помочь. Наоборот. Да и она сама хорошо знает, какая я злопамятная.

Я не могу стать милой и любезной только потому, что кто-то попросил прощения. Почему мама этого не понимает? Почему у меня такое чувство, будто она не на моей стороне?

Мама вздохнула и сказала:

— Мне нужно возвращаться на работу. Справишься сама, пока папа не вернется из «Жемчужины»?

Она положила руку на живот, который за последние недели заметно увеличился. Значит, мой маленький братишка тоже подрос. Вот кому не нужно ни о чем тревожиться — днем и ночью он вместе с мамой.

Мне вдруг ужасно захотелось снова оказаться в мамином животе, и ничего не видеть и не слышать. Правда, место занято, да и желание, прямо скажем, безумное. Поэтому я ответила, что прекрасно справлюсь, и мама успокоилась. Она снова улыбнулась и сказала, что на кухне есть тортилья. Это такой испанский омлет с картошкой, который я очень люблю.

Но сегодня у меня не было аппетита.

Когда мама ушла, я решила позвонить Фло. Она не ответила, и я набрала номер Фредерики, а потом Сола. Всех своих друзей я обнаружила в конце концов у Ансумана. Они вчетвером делали задание по биологии. Ансуман предложил мне присоединиться к ним, но у меня не было никакого желания.

Я позвонила Алексу, потом Глории. Наконец, Фабио. Никого.

Белоснежка отправилась гулять. Я обнаружила ее в садике у нашей соседки Вивиан Балибар, которой тоже не оказалось дома. Она уехала отдыхать в усадьбу своей подруги, где теперь жила моя коза — тоже Белоснежка.

Я хотела съездить туда на осенних каникулах, но для этого надо было пережить еще несколько школьных недель. Я схватила ежедневник, твердо решив нарисовать по черепу на каждом дне недели, даже на той субботе, на которую приходился мой день рождения. Все страницы в нем были пустыми, кроме сегодняшней, — 27 сентября. Там было вписано оранжевым фломастером: «16:00–17:00 — танцевальная группа?»

Я вспомнила, как сделала эту запись пару недель назад. Я специально писала помельче, в одну строчку, чтобы на остальных можно было отмечать время, когда я буду сидеть с чьим-то малышом. Теперь об этом можно забыть. После того, что сказала соседка Далилы, у меня не осталось ни одного шанса. Фло права. Все это несерьезно.

Правда, жирный вопросительный знак после записи почему-то больше не казался мне таким уж вопросительным. Он вплотную прижался к правому полю страницы и больше походил на восклицательный.

18. Самба, хип-хоп и «пока-пока»

С начала учебного года физкультура была у нас уже шесть раз. Преподаватель физкультуры был пожилым человеком в поношенном спортивном костюме. На уроках мы обычно играли в мяч, и после занятий в спортзале разило потом.

Но сегодня широкие окна спортзала были распахнуты настежь. Яркий солнечный свет заливал дощатый пол. В зале собралось человек двадцать. Девочек больше, чем мальчиков, и все они были минимум на голову выше меня. А может, мне это просто показалось из-за того, что на меня никто не обращал внимания.

Да я и сама никак не могла отлепиться от дверного косяка. Фабио болтал со старшими мальчиками, а Глория стояла рядом с темнокожей женщиной и размахивала руками. У женщины были длинные черные волосы, перехваченные на лбу желтой лентой. Она была очень изящная, в белых леггинсах и коротком топике, из-за чего ее кожа казалась еще темнее. Глория, как и другие девочки, была в узких гимнастических брючках и маечке. Мальчики тоже были в спортивных брюках. А я?

Я так торопилась, что позабыла об одежде. Позволят ли мне танцевать в джинсовом комбинезоне и желтой футболке? И позволят ли вообще танцевать? Фабио говорил, что возьмет меня с собой, — и вот я пришла. Но чего, собственно, я жду? Мое сердце так колотится, что я не смогла бы выговорить ни слова, не то что станцевать.