Лоллипоп

Каждый вечер, перед сном, Лоллипоп подходил к окну в кухне и глядел в него. Кухонное окно выходило во двор, а за двором был забор, а за забором ещё один двор, а за ним ещё один дом. С окнами кухонь и подъездов и с оконцами туалетов. Почти во всех окнах свет вечерами не горел. Но, когда Лоллипоп перед сном подходил к кухонному окну, в том доме, на втором этаже, у освещённого окна всегда стоял какой-то мальчик. Разглядеть его хорошенько Лоллипоп не мог. Но что ему лет восемь, и что у него светлые волосы, и что он довольно-таки худ – видно было.

Лоллипоп мечтал, чтобы этот мальчик стал его Лучшим Другом. Он – и никто другой! Только складывалось всё очень странно. Лоллипоп знал в округе всех ребят. А вот Лучшего Друга, кроме как у окна, не видел ни разу. Ни на улице, ни в школе, ни в парке. Ни даже в универмаге.

Лоллипоп частенько прохаживался около дома, где жил Друг. Даже в подъезд заходил и на второй этаж поднимался. На лестничной площадке он насчитал шесть квартир. Три явно не те – слишком далеко уходят вправо. Оставались: Ходина, Бунзл, Кронбергер.

Лоллипоп был не робкого десятка. Но так вот, запросто, взять да позвонить Ходинам, Бунзлам или Кронбергерам у него духу не хватало. Однажды он решился: была не была! Поднял руку, но… как из-под земли возникла кривоносая старуха с нижнего этажа. Делать ей, видно, было нечего, кроме как подслушивать да подглядывать. В другой раз Лоллипоп стоял под одной из дверей, держа указательный палец у самого звонка, и гадал по пуговицам на курточке: нажать – не нажать, нажать – не нажать.

И тут старая карга как выскочит к перилам, как заорёт на весь подъезд:

– Нечего шастать по чужим подъездам! А ну брысь отсюда живо!

Женщин с кривыми носами Лоллипоп предпочитал обходить стороной. Поэтому всякий раз пулей пролетал мимо старухи.

Смешанный Отто обещал помочь. К нему ведь заходили люди со всего района, и не один любил поболтать с ним.

– Лоллипоп, – сказал Отто, – завтра после уроков будешь знать всё.

Отто записал на бумажке: «Ходина, Бунзл, Кронбергер» – и сунул её под выставленные на прилавке ароматические таблетки для ванной.

На следующий день, сразу после занятий, Лоллипоп получил исчерпывающую информацию. Отто начал издалека:

– Госпожа Бреттшнайдер знает всё на свете, она-то и сказала, что Ходина – окружной судья, ныне на пенсии, шестьдесят семь лет, имеет таксу.

– А Бунзл? – не утерпел Лоллипоп.

– Про Бунзла я знаю от госпожи Зиманек. Бунзл – кондуктор автобуса, женат, две дочери, у обеих косоглазие.

– Ну а Кронбергер? – Волнение Лоллипопа достигло предела.

– Хм, он самый и есть! – сказал Смешанный Отто и скрестил руки на груди.

Лоллипоп сел на мешок с картошкой, взял с полки зелёный леденец с мятным привкусом и с дрожью в голосе выдохнул:

– Отто, будь человеком, не тяни резину. Кто эти Кронбергеры?

– Они держат лавку «Яйца – птица», – промолвил Смешанный Отто, – ну а мальчика, о котором речь, звать Томми!

Смешанный Отто любил говорить пространно, однако Лоллипоп благодаря своему фантастическому терпению постепенно, слово за слово, выведал, что Кронбергеры-старшие ежедневно в семь утра приходят вместе с Томми в яйце-птичью лавку и что Томми учится в школе неподалёку от неё. Вечером, часиков эдак в восемь, вещал Отто, родители с Томми возвращаются домой. А на выходные Кронбергеры выезжают за город: покупать деревенские яйца. Томми, ясное дело, всегда при них.

– А посему, – заключил Смешанный Отто, – посему его лишь вечером и можно увидеть у кухонного окна!

Лоллипоп порылся в телефонном справочнике и в разделе «Яйца – птица» обнаружил некоего Р. Кронбергера, Брунненгассе, 4.

– Семь трамвайных остановок, а там первый поворот направо, – подсказал Смешанный Отто.

В кассе городского транспорта Лоллипоп взял льготный детский билет. Проехал на трамвае семь остановок и свернул в первый переулок направо.

В дверь магазинчика «Яйца – птица» было вмонтировано музыкальное устройство. Повернёшь ручку, и оно исполнит: «Ты честность и верность блюди до конца…» За стеклянной витриной, где были выставлены и куриная печёнка, и утиные желудочки, и гусиные шейки, и цыплячьи почки, стоял мужчина в белом халате, густо забрызганном пятнами крови. Если Лоллипоп в жизни чего и не выносил, так это пятен крови на белом халате и птичьего духа. Его едва не вывернуло наизнанку. Он задержал дыхание и, глядя в пол, прошептал:

– Одно яйцо, пожалуйста!

Белый с пятнами крови сунул Лоллипопу яйцо и стребовал два шиллинга. Лоллипоп сунул два шиллинга и вышел на свежий воздух. Меньше всего он хотел тащить яйцо домой. Белый его даже не завернул. А как известно, более нелепого зрелища, чем мальчик, шатающийся по городу с яйцом в руке, представить невозможно.