Вот почему я решил записывать всё, что вспоминал – и начал с того дня, когда Лидия попросила принять знакомую «девочку». Я провёл почти все выходные у компьютера, а ближе к вечеру в воскресенье позвонила Лидия – и велела приехать к ним на ужин. Спросил, что принести, и она продиктовала мне целый список – почти как в песне: «Шампанское, икра и запах сигарет». Лидия очень практична, и Сергейке в ней это особенно нравится.
– Рубля зря не потратит! – восторгается он.
Война идёт где-то очень далеко от Монмартра, но Лолотта на всякий случай старается тратить как можно меньше денег. Тратить, вообще, не так интересно, как копить. На днях Лолотта выпросила у Чётного большой красивый ларчик с розовой крышкой и металлическими стебельками, которые как бы обвивают его целиком – здесь отныне хранятся все её немалые деньги. Ларчик она каждый вечер заворачивает в старые газеты, чтобы походил на что-то мусорное, а потом кладет в сундук с тряпьём.
В очередной раз комкая газеты, которые приносит в дом Чётный, Лолотта случайно натыкается взглядом (как глазом – на ветку) на объявление о выставке художников в Гран-Пале. Имена набраны жирным, в самом низу – «Модильяни».
Вот бы повидаться! У неё как раз и шляпка новая, тоже подарок Чётного. Надо же хоть раз дойти до этого левого берега – не так уж он и далеко.
Лолотта почти собралась спуститься с холма, но её остановили сразу два важных события: было у неё такое свойство – притягивать к себе, как сказал бы Чётный, парные явления.
Вот, например, та неприятная история с родинкой, которая зудела – оказалось, это всё ж таки кожная немочь, – притянула к себе случайное знакомство с лекарем. Он жил на улице Карпо, у кладбища, имел длинные усы и врачевал по старинке: словами да травами. Жаль, что денег за свою услугу запросил немало – но Лолотта была так напугана тем ночным зудом, что рассталась с монетами сравнительно легко. Родинку ещё с три дня подергало, а потом она сошла начисто, будто и не было никогда на щеке Лолотты этой привычной отметинки. В память осталось лишь розовое пятнышко – Чётный любил дотронуться до него пальцем, но он, вообще, много чего любил потрогать.
Он пришёл в тот день много раньше обычного – и ещё даже раздеть Лолотту не успел, как вдруг в дверь постучали тяжелым, и, хочется сказать, весёлым кулаком. Так стучит тот, кто очень ждёт ответа – и надеется, что ответ этот будет быстрым.
Лолотта давно перестала соблюдать чётные и нечётные дни – сегодня был понедельник, но замены воевавшему любовнику она найти не смогла, и потому принимала Чётного, когда тому заблагорассудится – кроме, конечно, воскресенья, которое нужно посвящать Богу. Молодой кюре из базилики был таким красивым, что Лолотта всю мессу только и делала, что мысленно срывала с него сутану – а потом тут же, по свежим следам, замаливала греховные помыслы.
Итак, был понедельник – весёлый кулак стучал в дверь, и, распахнув её, Лолотта увидела Нечётного, с чёрной повязкой через глаз, вытекший в итоге ранения.
– Похоже, как случайно наткнёшься на ветку, – любезно пояснил Нечётный, для него это был какой-то невероятный всплеск откровенности. Потом он прямо у двери полез к Лолотте за этим самым, нетерпеливо задирал юбки, как мальчишка, который распаковывает подарок – а в спальне-то её ждал Чётный, который тоже пришел не разговоры разговаривать. Несчастная Лолотта сказала, ей пора уходить – они могут вот только если очень быстро, и прямо здесь, стоя: а в следующий раз пусть приходит в среду, в своё обычное время. Она держалась руками за дверь, надеясь, что всё пройдет скоро – и думая только об этом, вдруг неожиданно поймала такую долгую и горячую волну, что едва не крикнула об этом на весь дом. На прощанье Нечётный поцеловал её в щёку, но не спросил, куда делась родинка. И денег не оставил. Лолотта обмылась, как могла, холодной водой из чашки, потом вытерлась старой юбкой и пошла в спальню, где Чётный шуршал газетами и недовольно спрашивал, куда она подевалась?
– Сюзон приходила, – соврала Лолотта.
Чётный бросил газету на пол, она долго шуршала, оседая.
А наутро в дверь постучал почтальон – принёс письмо из дома, написанное кривыми квадратными буквами, похожими на покосившиеся ульи.
Оказалось, что мать умирает – и просит Лолотту приехать.
Она ведь не только не левом берегу не бывала. Она и домой, в предместье, так ни разу и не выбралась за все эти годы.
– Долго же ты к нам ехал! Мы думали, так и не выберешься! – Лидия обняла меня, и я, коснувшись её плеч, удивился тому, какие они, оказывается, мягкие. Она очень стройная, можно даже сказать, худая – но на ощупь её тонкие руки казались мягкими и тёплыми.
«Даже странно, что она живой человек», – сказала бы здесь моя бывшая жена, не любившая Лидию.