Ломая печати

(8) Вырезка из номера повстанческой газеты:

«Упорное сражение с атакующими немецкими частями под Жибритовом. Советские казаки дерутся как львы. Успешно сочетают партизанскую тактику с тактикой регулярных соединений. Словак Пурдеш гранатами уничтожил танк.

В бою погибли командир горной артиллерийской батареи надпоручик Карол Ожвольдик, поручик Франтишек Сокол, командир словацкой роты в составе французского батальона старший сержант Вильям Ганак, младший сержант Штефан Хутька, Штефан Потоцкий, Ян Псотны, Ян Ленартов и советские партизаны Николай Щербина и Ростислав Мельник».

(9) Выписка из хроники села Жибритов:

«Захватив село, немцы особенно лютовали в поселке Шваб. Всех жителей согнали к колокольне и заставили их вырыть себе глубокую яму. Потом выстроили их на краю в одни ряд — мужчин, женщин и детей — и нацелили на них пулемет. Только в последнюю минуту по ходатайству какого-то офицера, говорившего по-чешски, они отказались от этого ужасного намерения. Зато из медицинского пункта у Яловьяр вывели словацкого партизана, лежавшего в жару с покалеченной ногой — у него были оторваны все пальцы, — пнули его ногой и убили пулей в затылок. После этого злодейства они подожгли дома и гумна. Ни мольбы, ни плач не помогли, они сожгли все подчистую. Дома, по большей части крытые соломой, гумна, набитые необмолоченным зерном, сеном, занялись ужасающим пламенем — пожар виден был даже в самом Подзамчоке. Швабчане остались на выжженной земле без крова, в одночасье превратившись в нищих, жизнь которых зависела от подаяний. Но и этих страданий оказалось мало — оперативный отряд гардистов, шедший за немцами по пятам, схватил и бросил в тюрьму Яна Яловьяра, Петра Дюрицу, Юрая Мойжиша, Франтишека Ковача, Штефана Слободу».

(10) Так завершились бои за свободный королевский город Крупину.

АЛЬБИНА

Если бы Жорж Санд жила на сто лет позднее и знала бы Альбину, то, возможно, причислила бы ее к своим героям — Яну Жижке, Прокопу Большому, Консуэло и графине Рудольфштадт. Коль скоро в гуситах она видела мучеников за идеалы свободы и братства, войны их почитала прообразом французской революции, а солдат с изображением чаши — носителями святых заветов равноправия, то почему бы в той же мере не могли ее вдохновить восстание и сестра Бюндерова, сражавшаяся за те же идеалы?

Однако эта «необыкновенная женщина, первая женщина всех времен, минувших и будущих, легендарнейшая писательница, затмившая своим гением всех увенчанных современников, не исключая и Виктора Гюго», оставила этот мир более полувека назад. И об Альбине, безвестной сестре милосердия из больничной страховой кассы, добровольной участнице восстания, без всяких звезд и эполетов, слишком заурядной, чтобы войти в историю, никто и не вспомнил.

А ведь только за один Сеноград она была бы вправе удостоиться этого.

За те минуты страха, жестокости и ужаса, кошмара и боли, которые она превозмогла своим мужеством в серых рассветных сумерках, когда сипло перекликались птицы и жалобно ржали кони, когда тучи чугунными плитами нависали над краем, а зеленая кромка лесов на горизонте терялась в туманном мареве, когда утро сотрясали взрывы гранат.