Ломбард в Хамовниках

Такая агитация заметно отразилась на настроениях русских солдат. Они уже не хотели воевать. Устали. Их соперники испытывали те же чувства. Дисциплина падала повсеместно. Солдаты не слушались офицеров. Офицеры не знали, какие отдавать приказы. С обеих сторон начались массовые случаи дезертирства. Солдаты обеих сторон отказывались подниматься в атаку. Создавались солдатские комитеты мира и братания. Их руководители с белыми флагами шли на переговоры к противнику. Договаривались не стрелять друг в друга. Так началось повальное братание. И тогда же начался большой обмен – русские с немцами менялись кинжалами, штыками, шинелями, пистолетами, флягами. Всем, что было под рукой. Отец Будилина Антон, тогда прапорщик царской армии, коллежский регистратор в гражданском чине, поддавшись агитации большевиков, решил закончить эту войну. Его дома ждал повзрослевший сын, надо было воспитывать парня. Матери у него не было, она умерла при родах. Прапорщик Антон как мог объяснился с немецким унтер-офицером Гансом Циммером. Вроде поняли друг друга. Тот пожаловался на свою судьбу. Его дома тоже ждет жена и две дочери. Им нужен отец. Зачем ему воевать? Они обнялись. Антон в порыве братских чувств отдал своему приятелю из немецких окопов, бывшему охотнику из города Зуля Циммеру, офицерский планшет и вещмешок с русскими мясными консервами, салом и буханкой ржаного хлеба. В обмен получил наган с патронами и алюминиевую флагу. Они выпили немецкого шнапса, закусили русским салом, воткнули штыки в землю и развернулись. Каждый пошел к себе домой. В Петрограде Антон Будилин примкнул к большевикам и получил назначение в ряды создававшейся тогда для поддержания общественного порядка народной милиции. Но долго прослужить ему не удалось… После гибели отца наган и фляга перешли к Сергею.

Наган был изготовлен в немецком городе Зуль, в котором проживал и занимался охотничьим хозяйством Ганс Циммер. На нагане отец сделал памятную гравировку: «Получен от немецкого унтер-офицера Ганса Циммера во время братания на русско-германском фронте, июль 1916».

В барабан входило ровно семь патронов. И еще от отца досталась нераспечатанная пачка, в ней насчитывалось ровно пятьдесят штук новеньких патронов. Желтенькие плоские головки так и просили вставить их в барабан, взвести курок и нажать на спуск.

Сергей крутил барабан, целился в пролетавших птиц, очень хотелось ему хотелось разок пальнуть. Но в городе нельзя, опасно. Выбрал как-то солнечный день и вместе с тремя однокурсниками из Петроградского университета, где слушал лекции по юриспруденции, сбежал с занятий. Они вышли на пустынный берег Невы, увидели старый, выброшенный военный катер и принялись палить по его обшивке, старались попасть в капитанскую рубку. Пули звонко щелкали по пустому металлу и отскакивали в воду, звенело разбитое стекло. За этим занятием их и застал красноармейский патруль. Всех студентов забрали в арестантскую. Всех допросили. А в чем была их вина? Хулиганство? Пришлось за студентов-несмышленышей вступиться красному ректору. Троих отпустили. А Будилина, как самого виноватого, оставили. Ему сказали, что отпустят и вернут наган, только при одном условии, если он начнет служить у красноармейцев. Иначе это оружие он больше никогда не увидит. Конфискуют в пользу пролетарской армии. Что оставалось ему делать? Направился в Смольный, рассказал там о себе, о своем отце, который боролся против бандитов и погиб на боевом посту. Ему предложили начать службу в милиции и обещали вернуть наган, как только оформится. Он согласился. Реликвия была слишком дорога, не мог он с ней расстаться. А из университета его отчислили – за проявленное «опасное буржуйское хулиганство». Тогда же его приняли на подготовительные месячные военкурсы, потом взяли в Управление петроградского уголовного розыска, где начинал служить его отец и где он встретил приятеля отца Александра Максимовича Трепалова. Этот коренной петербуржец стал опекуном и учителем Сергея Будилина. Тогда и вернули ему именной наган.

Он нащупал наган в кармане брюк, тот, слава богу, оставался на месте, еще пригодится, просто время его не настало. Сергей вытащил руки из-под одеяла и попросил девушку дать ему фляжку. Брезентовый футляр был разрезан, на нем остались пятна крови, а на мятой алюминиевой поверхности фляжки появилась узкая сквозная прорезь и вмятина. Да, удар был силен. Фляжку уже не исправишь.

– Стоп машина, – обернулся назад шофер. Лимузин дернулся и резко затормозил.

– Что случилось? – крикнула Настя. Она чуть сползла с сиденья.

– Мотор перегрелся. Надо пару минут подождать, а то совсем заглохнет.

– Вот беда-то, ей-богу, – покачала головой Настя, – когда надо быстро, так он всегда греется. У меня же раненый, ему перевязку надо сделать. Когда поедем?

– Сейчас, сестренка, все исправим, зальем водички, – сказал санитар и выскочил из кабины. За водой пришлось бежать в бывшую угловую гостиницу «Националь», в которую переезжали разные комитеты советского правительства. Там суматоха, еле выпросили.