Ломбард в Хамовниках

– Ну я тебе напомню, его звали Мамонт Викторович Дальский, Царство ему Небесное. – При этих словах Николай Михайлович, который не верил ни в бога, ни в черта, перекрестился. – В прошлом году отдал Богу душу, похороны устроили ему знатные. Он ведь играл в Его Величества Александрийском театре в Петербурге. Любил выпить и матерился изрядно. А проиграл он мне потому, что строил из себя умелого игрока. Азарт-то нужен на сцене, а не за карточным столом. Да и сорокоградусная его сгубила. Пил бы мою смородиновую и сейчас был бы жив. В карты надо уметь играть и пить надо умеренно.

– А много ль он вам проиграл?

– Я мог бы с него штаны снять, да пожалел. Он отдал мне свое последнее – золотую лиру. Ценная вещица. Вот видишь, где она у меня. – И Николай Михайлович показал на лацкане пиджака золотой значок. – Это память.

– Да-да, я теперь тоже вспоминаю. Вы тогда мне еще на чай стольник кинули.

– Ну да, тогда я был щедрый. – Николай Михайлович вздохнул. – Тогда и деньги другие были. А сейчас, – он оглядел зал, – как ты говоришь, бедный за копеечку удавится. Вот возьми червонец, больше не могу, сам обеднел, копеечку считаю. А теперь скажи мне, кто те двое, молодая пара, там, у дверей? Чубатый и его девка. Ты их знаешь?

– Нет, не знаю, Николай Михайлович, первый раз вижу. Студенты, похоже.

– Не легавые? – Николай Михайлович нагнулся и неожиданно взял швейцара за грудки. – Смотри, Пантелеймон или как тебя там, если сюда запускаешь легавых, не предупреждаешь, три шкуры спущу и голым в Африку пущу. Я их за версту чую. Усек, старче?

– Усек, усек, – пытаясь освободиться от цепких рук, произнес швейцар. – Я посажу обоих в центре зала, у фонтана, так, чтобы вы могли их сверху видеть.

– На цепь их надо посадить, на цепь, – злобно прошептал ему в лицо осанистый гость.

– Все сделаю, как вы прикажете, Николай Михайлович, – голос у швейцара начал дрожать.

– Ладно, пока не надо их никуда сажать, – отпустив швейцара, сказал Николай Михайлович. – Спроси, откуда они, чего пришли в «Славянский базар»? А пока… Нет, сделаем по-другому. Когда твой Пилюгин накроет для меня наверху стол, ты пригласи ко мне чубатого и его девку. Я с ними сам побеседую. Без свидетелей. Закажи моей водки, смородиновой. А девка-то ничего вроде, смазливая, – он подмигнул швейцару, – глаза у нее живые. Я с ними сам разберусь. Да, еще, – Николай Михайлович достал портмоне, пошелестел купюрами, наклонил голову. – Скажи, Отрыжка сюда не заглядывал? Или еще кто из моих? – вполголоса спросил он.

– Нет, никого из ваших не было, – переведя дыхание, шепотом произнес швейцар.

– Если придет Адвокат или Зюзюка, угости чаркой, как почетных гостей, и направляй во мне наверх.

– Все сделаю, как в лучших домах.

– Держи, это тебе, как в прежние времена, за верную службу. И за молчание. – Николай Михайлович вытащил сотенный билет и сунул его в карман швейцару. Тот еще ниже склонил голову.

– Премного благодарен. Не волнуйтесь, Николай Михайлович, все оформим в лучшем виде-с, никто вас не потревожит. Сейчас приглашу к вам чубатого и его подругу.

– Не сейчас, позже, когда стол накроют.

– Слушаюсь.

– Скажи, а кто этот армянин в зале? Кажется, он коньяк пьет. Ты его знаешь? – Николай Михайлович наморщил брови.

– Толком не знаю. Он у нас второй раз. Зовут его Ашот, привез на пробу свой коньяк из Еревана. Продает оптом. Не знаю, купим или нет, уж больно цена высока у него. Но деньги есть, кошелек полный.

– Молодец, не спускай с него глаз. Он мне может понадобиться. – И Николай Михайлович сунул в карман швейцару еще одну сотню. – Теперь иди и следи за всеми вновь прибывшими, если что, дай знак, понял?!

Швейцар, довольный, что заработал две сотни, засеменил к гардеробу, повесил пальто и шляпу высокого гостя и направился к первым входным дверям. Николай Михайлович стал неторопливо подниматься наверх к апартаментам.

Швейцар открыл первую дверь и оказался в простенке перед вторыми наружними дверями. Он открыл входную дверь на улицу. Но там никого уже не было. Куда делись чубатый и его деваха? Он высунулся. У самой нижней ступеньки присевший на корточки незнакомый парень в картузе сыпал семечки. Кормил голубей. Они так и порхали вокруг него. Он смеялся. Нашел забаву. По булыжникам прогрохотала подвода. Убежала парочка. Какие там легавые, наверняка безденежные студенты. Эх, Николай Михайлович, большой человек, а детей испугался, чутье тебя подводит.

Швейцар затворил входную дверь и едва сделал шаг вперед, как до него донесся чей-то шепот.