Ломбард в Хамовниках

На том они расстались.

Сергей не торопился отправиться на Разгуляй. Он побродил по центру, зашел в чайную Орлова, выпил чайку, съел немного отварной колбаски, побаловал себя, посмотрел сквозь витринное стекло на улицу. Не хотелось ему вести за собой хвост. Но все вроде было чисто. Ему следовало погулять подольше. До вечера. Делать-то ему в снятой для него блатхате было совершенно нечего. Запереться в комнате и не выходить. Харча там никакого особенно не было, книг тоже, скука. Он тянул время, не знал, чем себя занять. Съездил так, для отвода глаз на Каланчевскую площадь, посмотрел там все три вокзальные кассы, к ним выстроились длинные очереди. Народу везде полно. Люди толпились, спрашивали, хватит ли билетов. Билетов никогда не хватало. И все равно они становились в очередь, ждали. Поезда опаздывали, расписания никто толком не знал. Люди разыскивали начальника вокзала…

Сергей взял пролетку и, как ранее договорились с Трепаловым, стал объезжать другие вокзалы – Павелецкий, Курский. Присматривался там к работе железнодорожных касс. Но ничего особенного не обнаружил. Все везде было похоже. К вечеру он пришел в свою блатхату, разделся и стал ужинать. Надо было готовиться к завтрашнему дню.

На другой день ровно в двенадцать часов Сергей уже сидел в апартаментах мадам Савостьяновой и, как он говорил, опохмелялся, похлебал куриного бульончика с вермишелью, с аппетитом съел домашние котлетки и выпил рюмку водки. Настроение было неплохое. Он уже чувствовал себя не гостем, а бывалым жиганом, у которого желудок полон и в перспективе предстоит приступить к большому денежному делу. И мадам Савостьянова старалась ему угодить, спрашивала, не нужно ли чего. Повод к тому имелся. Накануне Сергей дал ей солидные чаевые. Это был как бы аванс. И теперь сказал, что обед оплатит и даст вперед деньги на пару деньков, уж больно хороша кухня у мадам. Та только улыбалась и подгоняла свою белокуренькую. После обеда, отблагодарив за сытную трапезу, он сказал, что пойдет теперь на встречу с одним человеком, важным гостем из Питера, и попросил к вечеру накрыть стол на две персоны: для Гришки-Отрыжки и приезжего. У них будут переговоры. Снова дал задаток. Сам он обедать не будет, только приведет питерского. А мадам уж пусть его обслужит. Та расцвела в улыбке. Все пообещала сделать в лучшем варианте. И когда через некоторое время Будилин спускался вниз по ступенькам и вел за собой питерского посланца, Колдуна-Трепалова, мадам Савостьянова сама вышла навстречу и вызвалась показать новому гостю из Петрограда свои апартаменты. Она шла впереди, открывала двери в гостевые комнаты, рассказывала, какие в них подают блюда. Комнаты как комнаты. Столы с белыми скатертями, вокруг каждого четыре стула. У подвального окна самовар с трубой. Никаких ворованных ценностей здесь, конечно, не держали. Как сообщил дворник Егоров, все самое ценное, всю поклажу, которую приносили на продажу, мадам Савостьянова хранила совсем в других местах. Трепалов шел следом, слушал, поддакивал и думал о своем. Вряд ли он догадывался, что мадам водила его по комнатам неслучайно. Гришка-Отрыжка пришел к ней заранее и через отдельный вход направился сразу в тайную каморку, из которой можно было рассматривать гостей, приведенных мадам в меблированный зальчик…

Ты питерский, я московский

Как было договорено, так и сделали. Мадам Савостьянова привела Трепалова в меблированный зальчик, где ее гости играли в карты, выпивали и курили в спокойной обстановке. Стол для двух персон уже был накрыт. Он буквально ломился от разных закусок. Мадам не упустила случая вывернуть наизнанку карман приезжих, подумал Трепалов, глядя на эту пиршественную роскошь. Пока продолжались разные там тары-бары, пока он усаживался, из соседней темной комнаты Гришка внимательно рассматривал нового питерца. Свой или чужой? Оставить его в живых или отправить на тот свет?

Но даже наметанный глаз Отрыжки не смог уловить в прилично одетом господине чужого. Жилеточка, в которой, как определил Отрыжка, топорщатся карманные часы, да и в пиджачке, похоже, портсигарчик имеется, отвисает чуть на один бочок. Богатая залетная птичка, как-то она запоет на московской земле. Конечно, он чужак, говорит по-питерски. Но ведет себя по-свойски. Ничего не выспрашивает. И все же не подстава ли это? Надо попытаться его расколоть. Для этого имелись два проверенных средства – выпивка и карты. Самогонка у мадам Савостьяновой была та еще, горло, как бритвой, режет. На ней многие спотыкались. И картишки, это не фунт изюма – тут человек выдает себя с головой, если не умеет держать карты, не умеет подглядывать и видеть маневры соперника, значит, притвора, такого следует опасаться.