Ломбард в Хамовниках

Отрыжка наконец вошел в зальчик, встал у двери. Сидевший господин даже головы не повернул в его сторону. Гришке это не понравилось. Он шумно плюхнулся на стул, решил показать себя хозяином и громким голосом приказал мадам Савостьяновой его представить. Отрыжка не очень стеснялся в выражениях и в сторону гостя нарочно не смотрел. Пусть знает, что им недовольны. После представления попросил мадам оставить их.

– Из Питера к нам? – лениво начал Отрыжка и, не стесняясь, прямо посмотрел в лицо незнакомцу. – Алешка, да?

– Да.

– А я Гришка. Вот тебе и готовая еловая шишка. – И он, довольный своей остротой, откинувшись на спинку стула, громко захохотал. – Ты питерский, а я московский, ты Колдун, а я Отрыжка. Не хватает только третьего, Васьки Рыжего. – Внезапно он прервал смех и снова прямо посмотрел в глаза незнакомцу. – А ты Ваську Рыжего знал?

– Он из Питера? – спросил приезжий.

– Нет, из Москвы, – недовольно ответил Отрыжка, поняв, что промахнулся.

– Нет, не знал, – покачал головой гость.

– Ну и не важно, он давно уже отбывает свой срок.

– Спаси нас всех, Господи, – перекрестился Трепалов.

– А Ваньку-Чуму знаешь?

– Не Ваньку, а Ваську-Чуму. – Поднял вверх указательный палец Трепалов. – Знать не знаю, но слышал о его делах. Малый крепкий, и ребята у него подобрались ловкие. Это они взяли кассу артельщиков на Басманной?

– Они.

– У нас в Питере об этом говорили.

– Да, Чума парень изворотливый, но воньливый, недаром ему кликуху Чума дали. Когда артельщиков ограбил, всю выручку себе забрал. Ребята остались очень недовольны. Ладно. Значит, к нам с дело прибыл?

– Да, есть о чем поговорить.

– От Боцмана осталось?

– Именно, сообразительный был мужик, такое задумал…

– Тогда давай выпьем, нашей местной, мы ее бритвочкой называем, горлышко режет что надо, помянем его успокоившуюся душу. Боцман был достойный человек. – Отрыжка из штофчика наполнил чарки. – Расскажи-ка, что там с ним произошло? У нас тут разное говорят. Как легавые вышли на его след? Не было подставы?

Трепалов поднял свою рюмку, чуть потянул носом воздух. Вроде не отравлена и пахнет спиртом. Глядя на Гришку-Отрыжку и чуть улыбнувшись, опрокинул рюмку в рот.

О Боцмане он знал больше чем достаточно и вполне удовлетворил любопытство Гришки. Рассказал, как вместе ходили на дела, как планировали налет на железнодорожные кассы. И все уже было готово, да случилась эта беда. Напоролся он на пулю одного из охранников кассы. Возникшие было у Гришки подозрения после такого подробного рассказа улетучились.

Разговор затянулся. Успели опрокинуть, как насчитал Трепалов, пять чарок. Вспоминали разные дела, с аппетитом ели и мадам едва успевала подавать новую закуску. Трепалов не стеснялся, чавкал за двоих, когда еще такой случай подвернется. Особенно налегал он на маслянистые блины с икоркой и шпроты не забывал, жирно мазал хлеб маслом. Не в пример Гришке, умело пользовался ножом и вилкой.

Умеет держаться и себя преподнести может, отметила про себя мадам и подавала понравившемуся ей питерцу куски пожирней. Она краем уха слышала, о чем вели разговор чуть захмелевшие жиганы, и шибко надеялась, что те не забудут о ее гостеприимстве. Хотя бы погуляют у нее, обмоют добычу. В любом случае на Хитровом рынке не было более удобного пристанища, чем ее пристройка – «дюжина ступенек». К тому же она нутром чувствовала, что питерский – человек хваткий, денежный и дело наметил очень даже прибыльное.

Когда прощались, Отрыжка, который еще в начале разговора перешел с питерцем на «ты», неожиданно спросил:

– А ты где ночуешь? Может, тебя проводить? Или молодку дать под бочок?

И хоть вопрос не был неожиданным, Трепалов несколько растерялся. Он откинулся назад и громко расхохотался. Все-таки нельзя недооценивать Отрыжку, и выпил он прилично, а ушки держит на макушке.

– Молодец, угадал, – он похлопал Гришку по плечу. – Есть у меня здесь одна дама. – Он перевел взгляд на мадам Савостьянову и плотоядно улыбнулся. – Давняя подруга. Вот у ней под бочком я и переночую. Но не сегодня. А сегодня я отправлюсь к Ефрему.

– А Маруську-наводчицу ты не знаешь? – сощурил левый глаз Отрыжка.

– И не слышал даже. У меня в Питере своя наводчица. Только ее Тонька зовут.

– Ладно, оставим. Если хочешь, можешь у меня на Большой Ордынке ночевать, красивыми фотографиями тебя угощу. Есть девочки как на подбор, не соблазнишься? Недорого возьму. – И Гришка вытащил из кармана знакомую Трепалову колоду фотокарточек, кинул их на стол.

– Вы, московские, отстаете от нас, питерских. – Снова снисходительно потрепал по плечу Гришку Трепалов. – У нас фотокарточки уже раскрашивают, цветные делают. Они дороже стоят. Вот посмотри. – И он кинул на стол несколько порнографических открыток, заранее раскрашенных Беловым.

– Ух ты, – только протянул Отрыжка и взял фотографии в руки. – Вот это театр! Оставь мне по дружбе, а?

– Не, дорогой, они денег стоят. Заплати. Каждая червончик.

– Ну ладно тебе упрямиться. Я потом заплачу, когда кассу возьмем? – оскалился Отрыжка.