Возможно, дело было в популярности Ломоносова среди народа. Достигнув славы, признания, богатства, будучи вхож во дворец, он не зазнался и не порвал связей со своими земляками. Архангелогородцы частенько гостили в его усадьба на Мойке. Опала Ломоносова произвела бы неблагоприятное впечатление на весь русский Север. Ну а своей главной целью Екатерина поставила завоевать любовь простого народа. В своих записках она упоминала, что поставила себе целью понравиться всем. И она пожелала понравиться Ломоносову.
Осенью следующего года Ломоносов был торжественно избран почетным членом Академии художеств как человек, который «открыл к славе России толь редкое еще в свете мозаическое художество». На заседании присутствовала сама императрица и слушала речь Ломоносова.
Зимой того же года он был произведен в статские советники с увеличением оклада до 1875 рублей в год. А в начале июня 1764 года Екатерина лично пожаловала к нему на дом. «Санкт-Петербургские Ведомости» описывали, как сама императрица «благоизволила» вместе с некоторыми «знатнейшими двора своего особами» удостоить «своим высокомонаршим посещением статского советника и профессора господина Ломоносова в его доме, где изволили смотреть производимые им работы мозаичного художества для монумента вечнославныя памяти Петра Великого» [112].
Согласно газетной статье, Императрица находилась в доме Ломоносова более двух часов и даже пообедала в гостях. Интересно, что незнакомый с предпочтениями Екатерины II Ломоносов заранее предупредил государыню: рацион у него очень простой, если не скудный, – кислые щи и обычная каша. В ответ Екатерина заметила, что попробует такую пищу с большей радостью, чем заморские яства. Императрица не лукавила – она действительно предпочитала простые кушанья кулинарным изыскам.
В том же номере «Ведомостей» было сказано, что Ломоносов показывал императрице «работы мозаичного художества» – в том числе почти законченную картину «Полтавская баталия». Также Екатерина рассматривала приборы и смотрела «некоторые физические и химические опыты».
Однако существует и другое описание этого визита – оставленное княгиней Дашковой. Оно очень расходится в деталях с официальным, но Дашкова рассказывала о том дне спустя почти сорок лет, и многое могло в ее памяти исказиться.
Она описывала визит как спонтанный и не слишком длинный. Рассказывала, как незадолго до кончины Ломоносова приехала во дворец, а Екатерина встретила ее и с грустным видом сказала:
– Наш Михайло Васильевич что-то сильно закручинился; поедем к нему, он нас любит, а из любви чего не делают…
«Немедленно отправились мы к поэту и застали его в глубокой задумчивости у большого стола, на котором были разложены химические аппараты, – продолжила Дашкова. – В камельке огонь, как будто прощаясь с хозяином, то вспыхивал, то угасал». У многих исследователей вызывает недоумение зажженный камин в летний день, но если учесть, что было лишь начало июня, Ломоносов недомогал, ну а лето в Санкт-Петербурге частенько бывает прохладным – то ничего удивительного в этом нет.
Две женщины вошли к Ломоносову тихомолком, без доклада. Хозяин дома дремал, но немедленно проснулся, услышав приветствие императрицы:
– Здравствуйте, Михайло Васильевич! Я приехала с княгиней посетить вас, услышала о вашем нездоровье или, лучше сказать, о вашей грусти.
«Несколько минут уста Ломоносова окованы были молчанием», – вспоминала Дашкова. Наконец он воскликнул:
– Нет, Государыня! не я не здоров, не я грустен, больна и грустна душа моя!
– Полечите ее, – отвечала Екатерина, – полечите ее живым пером своим. Приветствуя меня с новым годом, вы сказали, что так же усердствуете ко мне, как и к дочери Петра Великаго. Что же, неужели вы намерены мне изменить?
– Изменить Вам, матушка-государыня? Нет, не перо, а сердце мое писало: «Твой труд для нас – обогащенье, /Мы чтим стеною подвиг твой, /Твой разум – наше просвещенье, /И неусыпность – наш покой!»
Екатерина Алексеевна растрогалась, прослезилась и сердечно пригласила Михайло Васильевича во дворец «откушать хлеба-соли», заверив его: «щи у меня будут такие же горячие, какими потчевала вас ваша хозяйка».
Ломоносов серьезно воспринял просьбу императрицы полечить душу «живым пером». Он понял: императрица желала получить от него славословие в стихах. И после ее визита он сложил короткое стихотворение: