Духовных пастырей особенно обидело сравнение с козлами. В своей жалобе они ссылались на пункт 149 главы 18 Военного артикула Петра Великого, предписывающий “пасквилей сочинителей наказывать, а пасквильные письма через палача под виселицей жечь”. Таким образом просили они поступить и с “Гимном бороде”, а Ломоносова “для надлежащего увещевания и исправления в Синод отослать”.
Кроме Кулябко и Сеченова донос подписали “смиренный Амвросий, епископ Переяславский” и “смиренный Варлаам, архимандрит Донской”.
Никаких последствий донос не имел. Иван Шувалов без труда убедил императрицу, что его ученый друг, который пишет такие звучные оды и делает такие красивые картинки из цветных стеклышек, имел в виду исключительно “раскольников”. В конце концов, Елизавета, при всем своем благочестии, была в первую очередь женщиной, и, скорее всего, ей не нравились бородатые мужчины.
За отсутствием других методов члены Синода обратились к литературной полемике.
В начале июля Ломоносов получил письмо, якобы посланное из Холмогор и подписанное именем Христофора Зубницкого. Письмо начиналось так: “Государь мой! Не довольно ли того к чести и награждению ума человеческого, что произведений оного не может остановить никакая дальность стран и никакое может подвергнуть опасности неизвестности, хотя бы кто нарочно скрывать оные старался? Как ни за дальную страну почитается в России отечество ваше, однако и тут сочинение, произошедшее от некоего стихотворца и названное Имн бороде обще от всех читается”.
Но, по словам автора письма, “Имн” вызвал в Холмогорах всеобщее осуждение. “Мне не случилось слышать, что бы кто хотя мало в пользу сочинителя сказал; а все обще говорили, что такое беспутное сочинение от доброго человека, а тем паче от христианина произойти не может”. Дальше приводится длинный монолог некоего “знакомца” автора письма, почтенного и доброго человека, который, прочитав “пашквиль”, узнал автора, “будто бы по ступени Геркулеса”. Вот что сказал этот благородный муж: “Лутшего де ничего нельзя ожидать от безбожного сумасброда и пьяницы. Недовольно того, что сей негодный ярыга, ходя по разным домам и компаниям, в разговоры употребляет всякие насмешки и ругательства закону нашему. ‹…› Что ж просто и собственно до бороды касается, то не думайте, господа, чтоб я толь ревностный оныя защитник был; я и сам держусь старой латинской пословицы, что не борода делает философа. Однако между бородой и бородой надлежит иметь различие. Расколщики наши ‹…› носят оную по упрямству, по предуверению и некоторому ложному надеянию в отношении спасения; а напротив того духовный чин наш носит оную по древнему церковному узаконению и обыкновению”.
Ломоносова “знакомец” Зубницкого характеризует так: “Он столько подл духом, столько высокомерен мыслями, столько хвастлив на речах, что нет такой низости, которой бы не предпринял ради своего малейшего интереса, например для чарки вина; однако я ошибся, это – его наибольший интерес! ‹…› Не велик пред ним Картезий, Невтон и Лейбниц со всеми новыми и толь в свете прославленными их изысканиями; он всегда за лучшие и важнейшие свои почитает являемые в мир откровения, которыми не только никакой пользы отечеству не приносит, но еще напротив вред и убыток употребляя на немалые казенные расходы, а напоследок вместо чаемой хвалы и удивления от ученых людей заслуживая хулу и порицание, чему свидетелем могут быть «Лейпцигские комментарии»”.