Читаем Ломоносов. Всероссийский человек полностью

Разумной Гостомысл при смертиКрепил князей советом сбор:“Противных чтоб вам силу стерти,Живите в дружбе, бойтесь ссор.К брегам варяжских вод сходите,Мужей премудрых там просите,Могли б которы править вас”.Послы мои туда сходили,Откуда Рурик, Трувор были,С Синавом три князья у нас……Молчу заслуги, что недавноЧинила царска мне любовь.Твое коль, Рурик, племя славно!Коль мне твоя полезна кровь!Оттуду ж нынь взошло Светило,Откуду прежне счастье было.Спешите скоро те лета,Когда увижу, что желаю.О младом Свете больше чаю,Неж предков слава мне дала.

Таким образом, Ломоносов считает родителей Ивана VI “соотечественниками” Рюрика. Значит, варяги – это германцы? Но германцы – не обязательно норманны. Родина Анны Леопольдовны – Росток, то есть Померания, южный берег Балтийского моря. Именно там помещал Ломоносов в 1749 году родину варягов.

Порою Ломоносов, споря с покойным Байером, не стесняет себя в выражениях. “Последуя своей фантазии, Бейер имена великих князей российских перевертывал весьма смешным и непозволенным образом; так что из Владимира вышел у него Валдамар, из Ольги Аллогия, из Всеволода Визавалдур и проч. ‹…› Ежели сии Бейеровы перевертки принять за доказательства, то сие подобным образом заключить можно, что имя Байер[120] происходит от российского “бурлак”».

Вопрос о том, как связаны между собой славянское имя Владимир и германское Waldemar (от wald – “власть” и meri – “знаменитый”), сложен. Может быть, одно происходит от другого, возможно, оба имени восходят к общему праиндоевропейскому источнику. Фигурирующая в скандинавских сагах “Аллогия”, жена Вальдемара, – видимо, результат искажения имени “Ольга” (хотя “Ольга” может восходить к германской “Хельге”), “Визавалдур” – это германская транскрипция “Всеволода”. Таким образом, отчасти Ломоносов прав, но грубости его это не объясняет и не оправдывает.

Особенно странен следующий пассаж: “Всего несноснее, что он в таковом своем исступлении или палоумстве опровергает основание, на коем утверждено важное Петра Великого учреждение, то есть орден святого Андрея Первозванного; ибо Бейер то явно отрицает, что Апостол Андрей Первозванный был в земли Российской для проповеди Евангелия. Жаль, что в то время не было такого человека, который поднес бы ему к носу такой химический проницательный состав, от чего он мог бы очнуться”.

Ломоносов, как известно, отнюдь не принадлежал к числу фанатиков-традиционалистов, для которых буква церковного предания священна. Разумеется, он мог опасаться, что малограмотные андреевские кавалеры обидятся на ученого-скептика и что это скажется на положении академии. Но почему бы среди своих, среди академиков так прямо и не сказать – вместо грубой брани в адрес покойного выдающегося ученого? Да и потом, Миллер апостола Андрея вообще не упоминает; он лишь констатирует, что славяне пришли на днепровские земли много позже I века н. э.

Думается, резкость и неадекватность реакции Ломоносова связана в данном случае с присущим ему (и не ему одному в то время) глубоким комплексом национальной неполноценности. Да, Российская империя была сильной, могучей мировой державой. Но у русских почти еще не было своих ученых и писателей, а значит, они не могли сами рассказать миру о своем прошлом и зависели в этом смысле от высокомерных иностранцев. Потому так болезненно воспринималось посягательство скептически настроенного ученого мужа на священные, уходящие в глубь веков национальные предания.

По этой же причине Ломоносову так не нравилось, когда Миллер упоминал лишний раз о чьих бы то ни было победах над славянами или над “Россией” (пусть этим словом обозначается страна, населенная доисторической чудью). Историограф отвечал на это: “Не знаю, какого рода представление об исторических рассуждениях составил себе Ломоносов, если он делает мне такие возражения, каких я, пожалуй, вообще ни от кого не слыхал. Он хочет, чтобы писали о том, что имеет отношение к славе. Не думает ли он, что от воли историка зависит писать, что ему хочется? Или он не знает, каково различие между исторической диссертацией и панегирической речью?”

Перейти на страницу:

Похожие книги

Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Книга рассказывает о жизни и деятельности ее автора в космонавтике, о многих событиях, с которыми он, его товарищи и коллеги оказались связанными.В. С. Сыромятников — известный в мире конструктор механизмов и инженерных систем для космических аппаратов. Начал работать в КБ С. П. Королева, основоположника практической космонавтики, за полтора года до запуска первого спутника. Принимал активное участие во многих отечественных и международных проектах. Личный опыт и взаимодействие с главными героями описываемых событий, а также профессиональное знакомство с опубликованными и неопубликованными материалами дали ему возможность на документальной основе и в то же время нестандартно и эмоционально рассказать о развитии отечественной космонавтики и американской астронавтики с первых практических шагов до последнего времени.Часть 1 охватывает два первых десятилетия освоения космоса, от середины 50–х до 1975 года.Книга иллюстрирована фотографиями из коллекции автора и других частных коллекций.Для широких кругов читателей.

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары