Лондон

Из всех бесчинств, учиненных, к негодованию Англии, принцем-регентом, теперь уже королем, ни одно – ни долги, ни его неприкаянная жена, ни даже странная коронация – не шло в сравнение с нынешним скандалом вокруг Букингемского дворца. Георг IV решил превратить в дворец дом, купленный королевской семьей. Был приглашен его друг архитектор Нэш, и парламент с великой неохотой выделил двести тысяч фунтов, которые быстро закончились. Радикалы заявили протест, парламент выступил против, рассвирепел даже верный герцог Веллингтон. Король безмятежно гнул свою линию. Стоимость строительства достигла чудовищной цифры – семисот тысяч фунтов.

Для Карпентера Букингемский дворец стал беспроигрышной темой. Достаточно было указать слушателям, что такие пакости будут длиться, пока не произойдет реформа, – и дело в шляпе. А вот был ли в этом смысл? Ничто не менялось. Закоренелый тори герцог Веллингтон стал в прошлом году премьером. Железный герцог немного подправил «Хлебные законы» и облегчил жизнь бедным, но не настолько, чтобы хоть как-то задеть землевладельцев. Правдой было и то, что герцог отменил Акт о присяге, благодаря чему уэслианцы и диссентеры вроде Карпентера получили право поступать на государственную службу. Но Карпентера было не провести. «Веллингтон – генерал, – рассудил он. – Это тактическая уловка, герцог просто хочет укрепить позиции среди представителей среднего класса».

Нынешнее правительство не уставало выказывать боевой настрой. Министр внутренних дел Роберт Пиль, недовольный давно устаревшими методами работы сыщиков с Боу-стрит, предлагал даже обеспечить закон и порядок с помощью единой полиции с централизованным управлением – поистине устрашающая идея. В Сити уже заявили, что не потерпят никакой полиции, не подчиненной лорд-мэру, а добропорядочные граждане судачили: «Герцог и Пиль хотят вернуть нас в суровые времена Кромвеля и генералов». По мнению Карпентера, до реформы было как никогда далеко.

Поэтому, когда толпа начала расходиться, Карпентер пришел в великое удивление при виде лорда Боктона в темно-зеленом, который направился к нему ничуть не мрачный, но даже с улыбкой. Протянув руку, этот упертый тори изрек:

– Мистер Карпентер, я согласен с каждым вашим словом!

Карпентер подозрительно посмотрел на него. Скупердяй Боктон мог согласиться с критикой абсурдных затрат на Букингемский дворец, но не больше.

Лорд Боктон, видя его недоумение, хладнокровно продолжил:

– Мы с вами ближе, чем вам кажется, мистер Карпентер. Вообще-то, – подался он ближе, – я пришел просить помощи.

– У меня?

Какого дьявола ему нужно?

– Да. Видите ли, мистер Карпентер, я выступаю за парламент. – Он снова улыбнулся. – И я призываю к реформе.

Наблюдая за Закари Карпентером, лорд Боктон с удовольствием убедился, что правильно оценил человеческую природу. Предложения, которые он сделал радикалу, были тщательно выверены. Боктон всерьез надеялся добиться желаемого.

Отстаивать систему представительства, которой возмущался Карпентер, было действительно трудно. Там не было депутатов от крупных промышленных городов; многими парламентариями от сельских округов успешно помыкали видные лендлорды, а самым возмутительным явлением были карманные округа – их часто называли гнилыми местечками, где депутаты выдвигались от жалкой горстки избирателей. Такие парламентарии часто бывали не самостоятельными политиками, а кем-то купленными ставленниками.

Некоторые радикалы даже предпочитали тайное голосование.

– Лично мне, – поделился Боктон, – эта практика кажется трусливыми закулисными махинациями, в которых не должен участвовать человек честный. Возможно, вы убедите меня в обратном, мистер Карпентер.

А подлинным испытанием стал вопрос об избирательном праве.

– Вы искренне считаете, мистер Карпентер, что правом избирать руководителей государства должен любой человек, например работник, выгнанный за пьянство, подмастерье, даже нищий в работном доме?

И Карпентер, как и ожидалось, замялся. Этот вопрос годами мучил реформаторов. Пуристы считали, что избирательным правом должны обладать все, независимо от положения. Десять лет назад Карпентер согласился бы с этим, но с возрастом начал сомневаться. Готовы ли к такой ответственности его двадцать работников?

– Правом голоса должны обладать все, кто платит налоги.

Почтенные граждане. Такие, как он сам.

– Именно так, – подхватил лорд Боктон.

Ни одному из них не пришло в голову, что это может касаться и женщин.

– Мой титул наследника графа Сент-Джеймса – лишь дань этикету, – напомнил Боктон Карпентеру. – Отец заседает в палате лордов, но я могу находиться в палате общин. – (Так часто поступали расчетливые аристократы.) – На следующих выборах я собираюсь баллотироваться от Сент-Панкраса, – продолжил он. – Конечно, я тори, но обещаю голосовать за реформу. Мне нужна ваша поддержка.

– Но почему? – изумился радикал. – Зачем вам реформа?

Причина, по которой Боктон и подобные ему тори вдруг развернулись и стали ратовать за реформу, не имела никакого отношения к существу дела. Она заключалась в ирландских католиках.