Лондон в огне

Пепел и кровь. До чего же ненавистно мне было это строение из камня и стекла! При виде его я опять становился ребенком, и все мои детские страхи возвращались. Вот я снова сижу на отцовских плечах, а на помосте передо мной убивают короля. Кровь и пепел.

Несмотря на ранний час, во дворце кипела жизнь. Вечером состоится бал в честь дня рождения королевы. Слуги и торговцы заполнили Большой двор. Из Большого зала доносился стук молотков.

Я долго и настойчиво стучал в дверь личных покоев господина Чиффинча, и вот наконец мне открыл сонный слуга. Я умолял его разбудить хозяина и передать от меня послание. Как и почти вся прислуга в Уайтхолле, лакей отличался напыщенностью и упрямством и ответил на мои мольбы отказом, велев ждать снаружи, пока господин Чиффинч не пожелает встать, и нанести визит в более приличное время. В ответ на мои возражения слуга стал грозиться, что прикажет избить меня и вышвырнуть на улицу.

И тут я увидел, как по лестнице со свечой в руке спускается Чиффинч собственной персоной, одетый в великолепный халат из узорчатого шелка и турецкий тюрбан.

— Что за шум, Мартин? — рявкнул хозяин. — Кого это принесло посреди ночи? Вы что, ума лишились?

— Сэр, я должен вам кое-что сообщить, — обратился к нему я.

— Что? — Потирая глаза, Чиффинч вгляделся в темноту. — Марвуд, это вы?

— У меня новости, сэр. Срочные. Они предназначены только для ваших ушей.

— Если меня побеспокоили из-за пустяков, вы оба об этом пожалеете.

Я посмотрел на слугу. Тот глядел на меня исподлобья. Чиффинч приказал Мартину развести огонь в гостиной и вскипятить воды. Он провел меня наверх в свою комнатушку — внутрь не проникал ни один сквозняк, и там еще со вчерашнего вечера сохранилось тепло. Велев мне зажечь побольше свечей, Чиффинч взял одеяло и уселся в кресло.

— Ну? Вы нашли Олдерли?

— Да, сэр. Но он мертв. И Ловетт тоже.

Чиффинч тихонько присвистнул:

— Вы уверены? Как это произошло? Где?

— На развалинах собора Святого Павла. Вместе с Олдерли Ловетт тайно проник на территорию собора и, угрожая пленнику кинжалом, заставил его подняться на башню. Там между ними, видимо, завязалась борьба, а поскольку сердцевина башни полая, они рухнули с вершины на пол, прямо в средокрестие. Оба погибли.

— Черт побери. — Чиффинч почесал лысую голову под тюрбаном. — Вы видели их тела своими глазами? Вы точно уверены, что они мертвы? И тот и другой?

— Да, сэр. Перед тем как они рухнули вниз, Ловетт ударил господина Олдерли ножом. Трудно судить, что его убило — рана или падение. А что касается Ловетта, то у него пробита затылочная часть черепа.

— Король будет недоволен, — произнес Чиффинч. — Его величеству нужно было, чтобы Ловетт предстал перед ним. Король желал посмотреть ему в глаза. Когда вы узнали о случившемся?

— Ночью. Я встретился с господином Хэксби…

— С кем?

— Это чертежник, который работает с доктором Реном. Он живет возле Стрэнда, во дворе «Трех петухов».

Чиффинч кивнул:

— Помню.

— Он предложил тамошней служанке работу в своей новой чертежной мастерской — та показалась ему девушкой порядочной и неглупой. Но оказалось, что за прислугу себя выдавала госпожа Ловетт, однако господин Хэксби, разумеется, об этом не подозревал.

— Почему вы не явились ко мне раньше?

— Потому что я должен был осмотреть весь собор, сэр. А потом господину Хэксби стало дурно, и я отвез его домой.

Некоторое время Чиффинч сидел молча, глядя на золу в камине. Я ждал. Даже в теплом плаще меня била дрожь. Стоило мне изложить все новости, и на меня тут же навалилась усталость. К добру ли, к худу ли, от меня теперь ничего не зависит. Слово не воробей.

Единственное, о чем я умолчал, — письмо Кромвеля.

Чиффинч поднял голову. От почесываний тюрбан съехал набок, придавая хозяину удивительно лихой вид. Но еще больше меня удивило то, что Чиффинч улыбнулся мне.

— Что ж, Марвуд, — произнес он. — Как я люблю говорить, не было бы счастья, да несчастье помогло.

Глава 54

И больше Чиффинч не прибавил ни слова.

В годы моего отрочества, после того как король взошел на престол, но до того, как мой отец был подвергнут опале, мы, подмастерья, по праздникам иногда гоняли на улице мяч. Игра была весьма опасной и для ее участников, и для прохожих, по глупости оказавшихся у нас на пути. По сути это была скорее не забава, а драка. Разыгрывались настоящие войны между разными группировками: печатники против башмачников или галантерейщики против перчаточников. Дело заканчивалось сломанными костями и брызгами крови на булыжной мостовой. Однако игрой эти стычки делало присутствие свиного мочевого пузыря, надутого воздухом.

Невзирая на риск, мы бились за обладание этим неказистым предметом с искренним пылом. Но однажды мы преградили дорогу одному пьяному щеголю, а тот выхватил шпагу и нанес мочевому пузырю несколько колющих ударов. Похоже, в своем воображении щеголь расправлялся с солдатом Армии нового образца, — во всяком случае, он кричал: «Умри, проклятый „рачий хвост“![15] Гори в аду!»