— Слышали про Совет красного сукна?
— Нет, сэр.
— Его возглавляет лорд-камергер. В нынешние времена важной роли он не играет и, насколько мне известно, никогда не играл. И все же он существует до сих пор, как часто бывает с организациями подобного рода. Его члены встречаются раз в квартал, чтобы наметить круг задач на следующие три месяца. Им требуется секретарь, который будет записывать решения, принятые по итогам этих собраний, и я предложил его светлости вашу кандидатуру.
Я хотел еще раз поблагодарить Чиффинча, но он вскинул руку, прерывая меня:
— В дни собраний господин Уильямсон будет освобождать вас от службы. А так как проводятся они всего четыре раза в год, вряд ли ваше временное отсутствие будет для него большим неудобством. Если не ошибаюсь, за труды вы будете получать фунтов пятьдесят в год. — Взяв платок, Чиффинч громко высморкался, и его лицо еще больше порозовело. — Кстати, я тоже вхожу в этот Совет и время от времени буду давать вам дополнительные поручения.
Призвав на помощь все свое красноречие, я благодарил Чиффинча за доброту и снисхождение, одновременно гадая, о каких дополнительных поручениях речь, но рассудив, что вопросов лучше не задавать.
— И вот еще что, — прибавил Чиффинч. — В воскресенье вас будут ждать в Колыбельном переулке. В три часа ровно. Не опаздывайте.
День святой Люсии — 13 декабря — приходился на четверг. До воскресенья оставалось три дня томительного ожидания.
За это время от самодовольства я успел надуться как индюк. Не каждому удается получить должность в Уайтхолле, а уж две сразу — тем более. Новости о моем повышении добрались до нашей конторы — другие клерки стали оказывать мне больше уважения, и даже господин Уильямсон снизошел до того, чтобы приветливо мне кивнуть, когда в пятницу утром я отвешивал ему свой обычный поклон.
Я сказал батюшке, что мне улыбнулась удача и теперь мы можем, если пожелаем, найти квартиру поудобнее нынешней. Но сама мысль о переезде привела отца в сильное волнение, и он стал упрашивать меня остаться на прежнем месте. Полагаю, ему нравились запахи чернил и бумаги и знакомые звуки печатного станка. Батюшка даже привязался к госпоже Ньюкомб, хотя та была с ним тверда, если не сказать сурова, однако к самодурству и беспричинной жестокости наша хозяйка была не склонна. Отец точно знал, как вести себя с ней, ну а после тюремного заключения дом в Савое, должно быть, казался ему роскошным дворцом.
Узнав о моем предстоящем повышении, Ньюкомбы всячески суетились вокруг меня. Я пообещал на Новый год устроить для них праздничный ужин. За Маргарет я тоже замолвил словечко, договорившись, чтобы она несколько часов в день сидела с отцом. Теперь я буду платить ей жалованье из своего кармана за то, чтобы она убирала наши комнаты, ухаживала за одеждой и выводила отца на прогулки, когда позволит погода и его самочувствие.
Был у меня еще один хитрый план, благодаря которому Маргарет вместе с Сэмом смогут перебраться в Савой. Как и Эльзас, Савой и его окрестности — автономия, по закону являющаяся убежищем, только эта часть города находится под покровительством герцога Ланкастера. В Лондоне и Вестминстере Сэм считается злостным должником, но здесь кредиторам до него не добраться. В Савое намного безопаснее, чем в Эльзасе, к тому же и для меня, и для батюшки такое соседство было бы весьма удобно.
Но мое самодовольство подтачивал червячок сомнения. Месяц назад четверо поднялись на башню собора Святого Павла, и только двое спустились живыми. Я знал правду о случившемся, и порой картины пережитого являлись мне во снах, хотя я изо всех сил старался выбросить их из головы.
Мне было жаль, что я не могу поговорить об этих событиях с госпожой Ловетт и обсудить с ней письмо. Но я не справлялся о судьбе этой девушки, хотя обратиться к господину Хэксби было бы проще простого.
Порой мне хотелось сжечь письмо, как я сжег остальные бумаги из папки Ловетта. Но у меня рука не поднималась бросить его в камин. Это не моя тайна, и не мне избавляться от доказательств. Если наши с госпожой Ловетт пути когда-нибудь пересекутся снова, я, возможно, решу, что она должна знать правду.
Детям должно быть известно, кем на самом деле были их отцы, если не при их жизни, то после смерти. Вдруг мне пришло в голову, что этот же аргумент применим и к королю: его величество имеет право знать, как и от чьей руки погиб его отец.
Я не знал, на что решиться.
— Ее светлость приказала впустить вас.
С высоты своего немалого роста лакей глядел на меня так, будто на месте ее светлости приказал бы захлопнуть дверь перед моим носом. Этот слуга оказался высокомернее того, который открывал дверь во время моих предыдущих визитов.
— Ее светлость? — переспросил я.
— Леди Квинси, — с возрастающим неодобрением пояснил лакей и отошел в сторону, пропуская меня в дом.