Лондон в огне

Картина опустошения стала для меня таким болезненным ударом, будто город подвергся чудовищному разрушению только вчера и я в первый раз увидел, что от него осталось. Самое точное слово для описания моих чувств — горе. Я отдавал себе отчет, как нелепо это звучит. Но я заметил, что другие люди испытывали нечто схожее: мы скорбели по нашему разрушенному городу, как дети по матери, как госпожа Снейд, оплакивавшая мужа. Печаль накатывала волнами: то же самое было со мной после смерти матушки.

Пепелище и развалины. На глаза навернулись слезы. Я выругался вслух: для чего мне нужна эта скорбь? Двое священников, шедшие навстречу, взглянули на меня с осуждением.

— Он пьян, — заметил один, даже не пытаясь понизить голос, как будто перед ним чурбан, неспособный услышать его слова и тем более понять их смысл.

— Или не в себе, — прибавил второй.

— Или и то и другое вместе, — заключил первый с видом человека, рассмотревшего все возможные варианты.

Пепел и руины? И больше отсюда до Темзы ничего не осталось?

Я остановился так резко, что один из священников едва не врезался в меня. До Пожара большинство перевозчиков принимали заказы на постоялых дворах Сити, откуда повозки почти ежедневно отправлялись во все концы страны. Я точно помнил, как госпожа Олдерли сказала, что родственница Джема живет в Оксфорде. Эта дорога особенно оживленная: в прошлом году королевский двор перебрался в Оксфорд из-за чумы и провел там добрую часть года — в Лондон вернулись только через месяц-два после Рождества. Повозки выезжали из Сити через Ньюгейт, пересекали Холборнский мост, а потом двигались на запад по Оксфордской дороге.

Но большинство постоялых дворов Сити погибли во время Пожара.

В конце Феттер-лейн рыжий парень повернул направо, в сторону Темпл-Бар и Стрэнда.

И куда же он, черт возьми, держит путь? Что, если перевозчики нынче отправляются в Оксфорд, скажем, с Флит-стрит или со Стрэнда? Это возможно, однако совсем не удобно. Гораздо сподручнее было бы использовать конюшни в Холборне или еще дальше на западе: там великое множество постоялых дворов, где рады будут новым источникам дохода. Или сундук Джема будет храниться где-то в Лондоне, прежде чем его отдадут перевозчику?

Объяснение складное, но уж слишком натянутое. Оно балансирует на грани правдоподобия и в цепи рассуждений выбивается из общего ряда, будто асимметрия в узоре на одном из турецких ковров Олдерли.

В конце улицы я перешел на другую сторону и свернул на Флит-стрит. Здесь народу было больше, а рыжий детина между тем катил свою тачку в направлении Темпл-Бар. Он обогнал меня почти на сотню ярдов, но благодаря ярким волосам и высокому росту этого парня трудно было потерять из виду.

В меня как будто бы случайно врезался оборванный мальчуган. Я выругался. Уголком глаза я заметил движение с другой стороны. Ко мне подбирался второй мальчишка, но пока он держался на безопасном расстоянии.

Со свирепой гримасой я одной рукой сжал кошелек, а второй потянулся к рукоятке кинжала.

Воришки кинулись удирать с быстротой вспугнутых сорок, которым помешали клевать падаль. Оба метнулись через дорогу, едва не попав под груженую телегу, катившую в сторону Сити.

Не выпуская кинжала, я прислонился к стене, дожидаясь, когда выровняется мое дыхание. Иногда карманники нападают всей шайкой и предпринимают вторую попытку, пока будущая жертва не успела оправиться после первой. Я поглядел на запад.

Рыжий детина исчез.

Я снова выругался. На мальчишек я отвлекся всего лишь на какие-то секунды. Парень с тачкой далеко уйти не мог. Я пошел дальше, на этот раз ускорив шаг. По пути я заглядывал в лавки, таверны, переулки.

Я спросил у двух человек, у слуги и поваренка, видели ли они рыжего мужчину с тачкой. Слуга притворился, будто не расслышал: заметив, что я держусь за кинжал, он поспешил пройти мимо. А поваренок покачал головой и, не дождавшись пенни, от досады сплюнул мне под ноги.

Я рассудил, что детина, скорее всего, зашел в переулок, куда еле-еле могла въехать телега. Я оказался в мощеном дворе с водокачкой в углу. Похоже, люди здесь обитали довольно зажиточные. Здания стояли в ряд вплотную друг к другу: дома невелики, зато с кирпичными фасадами и построены недавно. В одном на первом этаже аптека, в другом — лавка ювелира, а в третьем и вовсе торговали фарфором, привезенным из Франции и Германии. Остановившись у водокачки, я притворился, будто что-то записываю в свою книжку.

Между зданиями я заметил ворота, наверняка ведущие во дворы, куда не было хода посторонним, и к выгребным ямам за домами. Других выходов с общего двора нет: только через эти ворота. Я посмотрел на окна, но ничего любопытного в них не заметил.

Через некоторое время я вернулся на Флит-стрит, перешел через улицу и зашел в таверну. Когда ко мне подошел прислужник, я решил забыть об экономии и побаловать себя кувшином вина. Как только подавальщик вернулся, я спросил, как называется двор напротив.

— Неужто вы не знаете, сэр? — произнес тот, вытирая жирные руки о засаленный передник. — Это двор «Трех петухов».

Глава 18