Лондон в огне

«Примроуз-хилл», — мысленно повторила Кэт, погрузившаяся в воспоминания и мечты. Гром, Лев, Жадина и Голозадый.

Вдруг ее толкнул плечом мужчина:

— Уйди с дороги, девка.

Кэт попятилась, едва не свалившись в проходивший у нее за спиной водосток. Но все же она удержала равновесие. Мужчина нахмурился и устремил на девушку внимательный взгляд. Одет он был просто — скорее всего, слуга.

— Я тебя знаю? — спросил прохожий.

— Нет, сэр.

Они замерли, глядя друг на друга. Мужчина сильнее наморщил лоб, силясь ее припомнить. Кэт его не узнала. Но это еще ничего не означает. В прошлой жизни Кэт почти не обращала внимания на слуг — ни в резиденции Олдерли, ни в других домах, если те не были слишком назойливы. Но прислуга всегда пристально следит за господами.

— Точно говорю, я тебя где-то видел, — резко возразил мужчина.

Кэт вспомнила не лицо, а голос. Через открытое окно гостиной она слышала, как этот слуга разговаривал с Энн в саду Барнабас-плейс: этот недотепа обхаживал горничную, чтобы та подарила ему поцелуй. Голос был скрипучий, однако иногда проскакивали мягкие свистящие нотки, — возможно, у слуги не хватает зубов или у него что-то с нёбом.

— Вы обознались, сэр.

Кэт нырнула в толпу и поспешила прочь.

Глава 31

Все мои хозяева, и старые и новые, оставили меня в подвешенном состоянии.

Госпожа Олдерли тоже не выражала желания со мной встретиться. Мне бы следовало этому радоваться, ведь новая встреча с ней ни к чему хорошему не приведет. Однако я, напротив, был разочарован. Влечение похоже на зуд — чешешься ты или пытаешься его игнорировать, он все равно тебя беспокоит.

Ну а пока я исполнял свои прежние обязанности под руководством господина Уильямсона. Занимался его корреспонденцией. Писал под диктовку, проверял гранки. От его имени обсуждал с господином Ньюкомбом вопросы, касавшиеся печатания «Газетт», а также руководил сетью временных работников, в основном женщин, которых мы нанимали для того, чтобы они распространяли наш новостной листок по всему Лондону.

Хотя в Саффолке я не нашел ни Ловетта, ни его дочь, мои хозяева, похоже, меня в этом не винили. Уильямсон вдруг объявил, что я буду получать дополнительные десять шиллингов в неделю. К тому же он дал мне фунт и велел найти камзол, в котором я не буду позорить ни его, ни своих сослуживцев. Начальник дал мне понять, что благодарить за эти щедрые жесты следует его, но я подозревал, что за ними стоит Уильям Чиффинч.

Через два дня после моего возвращения я направлялся в Скотленд-Ярд и по пути в Пеббл-корт встретил Чиффинча. Увидев его в трех ярдах от себя, я поспешил отвесить поклон. Чиффинч прошествовал мимо с гордо поднятой головой — если он меня заметил, то не подал виду.

С разносчиками «Газетт» всегда возникали трудности. Платили мы им мало, и работали они всего несколько часов в неделю. Но мы нуждались в их услугах так же, как они нуждались в наших деньгах, и случалось, что эти люди, несмотря на низкий статус, оказывали на нас большое влияние.

Когда я только вернулся из Саффолка, возникли подозрения, что три разносчицы пренебрегают своими обязанностями и экземпляры «Газетт» не доходят до некоторых таверн, кофеен и подписчиков.

Уильямсон пришел в ярость: он скрупулезно контролировал распространение «Газетт», так же как и другие свои дела, — в этом была и его сила, и его слабость. Начальник велел мне втайне проследить за тремя женщинами по очереди и выяснить, оправданны ли жалобы.

Работа была малоприятной и по природе своей неблагодарной. Но через день-два загадка разрешилась сама собой. Одна женщина оказалась пьяницей, по дороге не пропускавшей ни единой пивной и к вечеру впадавшей в бессознательное состояние. У второй было четверо детей — младший грудной младенец, старшему не исполнилось и шести, — и она не могла оставить их одних на весь день.

А третья — Маргарет Уизердин, служанка госпожи Ньюкомб: хозяйка поручала ей тяжелую работу по дому, вымещала на ней плохое настроение и время от времени использовала ее в качестве няни для младших отпрысков. Маргарет у Ньюкомбов не жила: у нее был муж и собственный дом. А еще она располагала достаточным количеством свободного времени, чтобы подрабатывать, разнося «Газетт» в Смитфилде и окрестностях. И вот на нее пожаловался тамошний владелец таверны. Я выяснил, что Маргарет невиновна: она отвергла ухаживания этого человека, и тот в отместку подал на нее жалобу.

Снисходительностью Уильямсон не отличался. Первые две разносчицы лишились работы. Он был готов поступить так же и с Маргарет, объяснив свое решение тем, что эта женщина наверняка выставляла напоказ свои прелести, а значит, вина за случившееся лежит на ней. Однако на самом деле Уильямсон просто не хотел портить отношения с владельцем таверны. Я взывал к его милосердию — увы, отчасти преследуя собственные интересы: мне не хотелось нарушать покой в доме Ньюкомбов. В конце концов Маргарет оставили на службе, и я договорился, чтобы она разносила номера «Газетт» по другому маршруту.