Лондонские сочинители

– Безусловно не отвергаю. Но признаю его в пределах разумного. Вы уверяли меня, что я не владею пером. Без обиняков говорили, что гожусь лишь на то, чтобы торговать в лавке.

– Я вовсе не это имел в виду…

– Скажите, отец, а вы не чувствуете никаких моральных обязательств перед сыном? Вы же могли поощрять мой интерес к литературным занятиям.

– Сейчас не время…

– Всегда не время. Вы могли развить у меня тягу к знаниям. А мне пришлось самому ума набираться.

– Точно так же, как мне. Лучшее образование…

– …это самообразование. Сколько раз от вас слышал. Что ж. Вы статью прочли. Судите сами, сумел я дать себе приличное образование или нет.

Они продолжали препираться и после ужина. Роза Понтинг ушла, громко заявив, что обсуждать «какие-то бумажки, чтоб им пусто было» ей неинтересно; тем не менее, притворив за собой дверь, Роза немедленно приникла к ней ухом. Было слышно, как Сэмюэл Айрленд в нескрываемом раздражении брякнул фужером о тарелку.

– У мистера Малоуна вообще никаких прав на эту бумагу нет. Такие документы на вес золота. Нельзя отдавать их любому встречному и поперечному.

– Уж не потому ли вы хотите сами их присвоить? Не потому ли коршуном кружите над ними, норовя зацапать очередную добычу и тут же сдать в залог? Их нашел я. Принадлежат они мне. И к Сэмюэлу Айрленду никакого отношения не имеют.

– Это нечестно, Уильям. Несправедливо. Кабы все в нашей округе не знали, что ты работаешь в моем магазине, твоя покровительница на тебя и внимания бы не обратила.

– Неправда.

– Позволь мне закончить. Всем известно, что ты мой сын. Стало быть, на карту поставлена не только твоя, но и моя репутация.

– Что ж, тогда вам лучше снять с себя ответственность. Напишите бумагу, что отказываетесь от всякого участия в этих делах, и поставьте свою подпись. Роза Понтинг, я уверен, с большой охотой засвидетельствует ваш отказ.

– Как ты можешь такое предлагать? Узы, связующие отца и сына, священны.

– И потому все мое – оно и ваше тоже?

– Это низко с твоей стороны. Речь совсем о другом. – Тяжело дыша, Сэмюэл Айрленд поднялся из-за стола. – Тебе может понадобиться моя помощь. Совет. Кто знает, что еще тебе подвернется?

– К примеру, любовное письмо к Анне Хатауэй?[76]

– К кому?! Прости, не расслышал, – Сэмюэл поспешно опустился на стул.

– Точнее, не письмо. Записка. Несколько нежных слов. Не мог же я позволить мистеру Малоуну заграбастать все разом.

Сэмюэл Айрленд громко расхохотался.

– Славно сработано, Уильям! Даже меня перехитрил. Доставай-ка. Дай мне хоть взглянуть на нее.

Уильям вынул из кармана записную книжку в кожаном переплете и раскрыл. Там лежал обернутый в тончайшую, как паутина, ткань листок бумаги, к которому едва видной ниточкой была прикреплена прядь волос. Уильям положил все это на обеденный стол. Сэмюэл Айрленд бережно развернул полупрозрачную ткань и бумажный лист и принялся разбирать рукописные строчки:

– Заверяю тебя, душенька моя, что ничья грязная рука не касалась сего послания. Твой Уилл[77]

свершил все самолично. Желание у него есть, есть и умение. Ни золоченая безделка… Ни что-то еще… Неразборчиво. Извини. Я сам не свой от волнения.

Прядь рыжеватых волос на конце слегка завивалась. Сэмюэл Айрленд боялся даже прикоснуться к ней.

– Неужто и волосы подлинные? Прямо с его головы?

– Отчего бы и нет? Когда тело Эдуарда Четвертого подняли из могилы, волосы были по-прежнему крепкие и ничуть не утратили цвета. А ведь умер он в тысяча четыреста восемьдесят третьем году.

– Ты нашел это среди других бумаг? В доме благодетельницы?

– Конечно. Где же еще? Когда-нибудь ее дом станет местом паломничества для всех истинных почитателей Шекспира.

– Если кому-нибудь удастся разыскать этот дом, – заметила Роза Понтинг. Услышав про любовное письмо, она сразу вернулась в столовую. – Господи, Уильям, ты из любой малости делаешь тайну. Это несносно. Правда, несносно. Ты и теперь не скажешь отцу, где живет эта особа?

– Хотите знать, Роза, как она сама изложила мне свое предложение?

– Давай, выкладывай. Я охотница до разных историй.

– Она считает ниже своего достоинства терпеть чьи бы то ни было нескромные расспросы. Муж ее недавно умер, ни словом не объяснив, как и зачем он собирал старинные бумаги. Добавить к этому ей нечего, а привлекать к себе внимание она, дама благородного происхождения, не желает.

Роза пренебрежительно фыркнула и стала убирать со стола.

Сэмюэл Айрленд вновь наполнил свой фужер.

– И очень правильно делает, – заметил он. – Только вопросов все равно не миновать.

– На них буду отвечать я.

– Ее муж, судя по всему, был выдающимся коллекционером.

– Безусловно. Уж не из того жулья, что прикарманивает мелкую дребедень.[78] Мне кажется, отец, я скоро приду к определенному выводу в этом загадочном деле. В завещании Шекспира ни слова нет о книгах или бумагах.

– Знаю.

– Можно предположить, что имущество он оставил дочери Сюзанне, вместе с домом и землею.