Лондонские сочинители

– А она вышла замуж за доктора Холла.

– Совершенно верно. Супруги Холл, в свою очередь, завещали все своей единственной наследнице, дочери Элизабет, которая продолжала жить в Стратфорде.

Тем временем Роза Понтинг опять вернулась в столовую.

– Надеюсь, ты хотя бы сообщишь нам, где находится ее дом, – ядовито заметила она.

– Известно, что во время гражданских войн[79] дом заняли солдаты Кромвеля. Но об этих бумагах опять никаких сведений нет.

– Ты полагаешь, служивые прибрали их к рукам? Или поджигали ими порох в своих короткоствольных ружьях?

– Нет, не совсем так. Среди членов парламента были антиквары. Один из них мог прослышать о том, что в старом доме Шекспира расквартирован полк, а дальше все проще простого. Словечко офицеру, и вот уже…

– …дверь в дом для него открыта. Кого волновала судьба листков, исписанных каким-то бумагомаракой? Возможно, одним из нечестивых папистов?

– Точно, отец. Бумаги, однако, сохранились. Но клад этот – в частных руках, и владельцы отнюдь не намерены предлагать его всему человечеству. Он передается из поколения в поколение. А потом муж моей благодетельницы нападает на его след.

– Более удачного приобретения невозможно себе представить. Хотел бы я знать, за сколько?…

Сэмюэл Айрленд подошел к небольшому окну, выходящему на Холборн-пассидж, и молча уставился на булыжную мостовую.

Роза Понтинг, уютно расположившаяся в кресле с шитьем в руках, не отрывая глаз от рукоделия, проронила.

– Сэмми, ты сам говорил мне, что бумаги только вырастут в цене. Везет же некоторым.

* * *

Не прошло и недели, как Эдмонд Малоун возвратил стихотворение Шекспира, заявив, что сомневаться в подлинности находки нет никаких оснований. При этом он подчеркнул, что хотел бы вручить драгоценный лист именно Уильяму, а не Сэмюэлу Айрленду.

– Поздравляю, сэр, ваше редкостное усердие увенчалось успехом. Мы все вам очень признательны.

– А как вам стихотворение?

– В нем выразился возвышенный гений Барда. Что греха таить, Шекспир порою смешивает высокое и низкое. Многие считают, что трагедия у него чересчур часто переплетается с фарсом. К разверстой могиле он приводит шутов, короли у него якшаются с фиглярами.

– А что, между ними большая разница?

Малоун пропустил вопрос мимо ушей.

– Но здесь перед нами образец истинной чистоты и целомудрия.

Уильям не скрывал своего счастья. Он сжал руку Малоуна и, пробормотав:

– Хочу представить на ваш суд еще кое-что, – помчался наверх. Вернулся он с коротенькой любовной запиской и локоном.

– Потрогайте волосы, мистер Малоун, – предложил он.

Но тот отказался и, словно обороняясь, воздел вверх руки. Затем быстро пробежал глазами записку и сразу понял, что за послание перед ним.

– Слишком уж она интимна. Прямо-таки ощущаю исходящее от нее тепло.

– Такое чувство, будто мы соприкасаемся с тем, кто ее писал.

– Вот именно.

Уильям не мог скрыть своей радости.

– Я показал локон изготовителю старинных париков; представьте, мистер Малоун, он уверяет, что волосы настоящие, того времени. Они чуточку толще наших.

– Не сомневаюсь, что он прав. Теперь меня ничем не удивить. Почти как у Шекспира: целое море радости.[80]

– Тут имеется кое-что еще.

Сэмюэл Айрленд нырнул под прилавок и вылез оттуда со стопкой листов в руках. Листы были сложены вчетверо и стянуты чем-то вроде шелковой нити; все они были сплошь исписаны от руки.

– Здесь вся пьеса, целиком. Это «Лир». – Айрленд-старший произнес название так, будто объявлял его со сцены. – Причем не копия, сделанная переписчиком. Нет, почерк его самого.

– Я сверил текст с первым изданием ин-фолио, – сказал Уильям. – Все совпадает, изъяты лишь ругательства и богохульства.

– То есть Бард без лишнего шума убрал те самые неприличности, сэр, о которых вы толковали, – подхватил его отец.

– Подозреваю, – продолжал Уильям, – что этот экземпляр Шекспир собственноручно переписал для распорядителя придворных празднеств, желая избежать его замечаний и придирок.

– Вполне возможно. Такое случалось частенько. А потом, на представлении пьесы, строки, оскорбляющие благовоспитанный слух, звучали вновь на прежних местах. – Малоун внимательно вглядывался в рукописный текст. – Таково, стало быть, искусство Барда, когда оно не запятнано скабрезностями. Это лишь доказывает, что он был куда более искусным творцом, чем принято думать.

– Полагаю, да, – отозвался Уильям. – Даже уверен в этом.

– Значит, я держу в руках листы, над которыми трудился сам Шекспир! Уму непостижимо.

– Однако ж это так, мистер Малоун.

– Никогда за всю мою жизнь я и предположить не мог… – Голос ученого мужа пресекся, он вдруг разразился слезами. Уильям усадил его на стул. – Приношу извинения, – пробормотал мистер Малоун, утирая глаза платком. – Простите меня.

– Не нужно извиняться, сэр, – лучезарно улыбаясь, ответил Сэмюэл Айрленд. – То же было с нами. Вполне естественная реакция. Неизбежная. Я сам прослезился, и даже не раз. – Он глянул на Уильяма и снова заулыбался: – Не мог сдержать чувств. Мой сын, видимо, сделан из другого теста, покруче.