Лондонские сочинители

После своего купания в Темзе Мэри пролежала в лихорадке две недели. Она металась в жару, дрожала в ознобе, то и дело просила пить или открыть окна, ей хотелось глотнуть прохладного воздуха. Она исходила потом, и Тиззи, глядя на нее, восклицала (к большому неудовольствию миссис Лэм): она-де и не представляла, что в человеке может скопиться столько сала. Во сне Мэри бормотала какие-то странные слова и фразы. В конце концов она все же поправилась.

Во время ее болезни Уильям Айрленд заходил к Лэмам, но ему сказали, что тревожить мисс Лэм нельзя; доктор прописал ей сон и полный покой. Однако в конце второй недели Уильяму разрешили поговорить с Мэри. Закутанная в шаль, она сидела в гостиной у окна.

– Надеюсь, вам уже лучше? – спросил он.

– Это была сущая ерунда. Самая обычная простуда. Впрочем, согласитесь, я вряд ли могла ее избежать.

– Я вам кое-что принес.

– Пьесу? – Он кивнул. – А я уже почти решила, что все это мне приснилось. Правда же, Уильям, то был очень странный, необычный день. Сейчас он кажется далеким, нереальным…

– Однако вот она, пьеса. – Он протянул ей пачку листов в темно-бордовом переплете. – Вполне реальная.

Мэри опустила пьесу на колени и отвела глаза.

– Я боюсь до нее дотрагиваться. Это же нечто святое… – Уильям улыбнулся и промолчал. – Она поможет мне вернуться к жизни.

– Мистер Малоун подтвердил ее подлинность. А мой отец уже начал переговоры с театром «Друри-Лейн».

– Так ее поставят?

– Лелею надежду.

– Знаете, Уильям, почему-то я предпочла бы, чтобы она осталась тайной для всех.

– Нашей тайной? О нет. Это не могло бы…

В гостиную вошла миссис Лэм.

– Ты должна отдыхать, Мэри. Тебе нельзя волноваться.

– Я не волнуюсь, мама. – Мэри перевела глаза на Уильяма. – Я просто в восторге.

– Как бы то ни было, на сегодня довольно. Всего наилучшего, мистер Айрленд.

* * *

Мэри полдня читала пьесу, полную высоких слов и благородных чувств. Волшебная ритмика стиха, в котором удивительным образом сливались воедино звук и смысл, действовала завораживающе. Это была пьеса о зависти и о бешеной, исступленной жестокости, взывавшей к древнему британскому богу мщения, тому, что «обгоняет ветер в поле ржи!», тому, «в чьей власти сделать алой синь морей». Мэри решила, что это одна из ранних пьес Шекспира. Она нашла в ней сходство с «Титом Андроником» и первой частью «Генриха Шестого». Перечитав драгоценную находку, она подивилась изобретательности молодого Шекспира. Кому еще пришло бы на ум создать образ ласточки, которая взмывает над полем брани, спасаясь от «бушевавшей в хлебных нивах сечи»? Ее переполняла благодарность судьбе за то, что она получила возможность все это прочитать. Отдельные несовершенства стиля или неясные выражения она с готовностью оставляла без внимания. Ведь она была одной из очень немногих, кому за прошедшие двести лет выпало счастье прочесть эту драму.

Тем же вечером, без каких-либо объяснений, Мэри передала пьесу Чарльзу. Она решила не рассказывать ему историю этой находки, надеясь, что он сам узнает руку автора. После ужина Чарльз унес пьесу к себе в комнату и больше уже не выходил. Прежде чем лечь спать, Мэри тихонько постучала к нему в дверь.

– Открыто, милая, – послышался голос Чарльза. Он сидел за столом и писал письмо. – Ты за нею? – Он указал на лежащую на кровати пьесу.

– Прочитал до конца?

– Конечно. К счастью, она не слишком длинна.

– И какое у тебя впечатление?

– А сочинитель-то кто? Там ведь только название.

– Не догадываешься?

– В таких делах я предпочитаю воздерживаться от догадок. Очень похоже на Кида,[97] но автор вполне может оказаться кем-нибудь из «университетских умов».[98] Пьеса, правда, не на латыни.

– А больше никто в голову не приходит?

– На такой вопрос можно отвечать долго.

– Это Шекспир.

– Нет.

– Уверяю тебя, Чарльз.

– Из того, что мне доводилось читать, она меньше всего напоминает Шекспира.

– Как ты можешь такое говорить? А для меня это очевидно.

– По каким приметам?

– Да хотя бы исполненный величия слог.

– Величие может быть поддельным.

– Построение фраз. Ритм. Выразительность. Вообще всё.

Мэри заметно разволновалась. Чарльз попытался ее успокоить:

– Это же всего лишь пьеса, Мэри.

– Всего лишь?! Это жизнь духа! – Она запнулась, пытаясь совладать с волнением. – Ты помнишь слова Вортигерна, обращенные к жене: Песок в часах уже не остановишь, пока в одном из нас не станет сердце. Разве не прекрасно сказано?

– Прекрасно, не спорю. – Чарльз поднялся из-за стола и обнял сестру. – Мэри, дорогая, так это очередная находка мистера Айрленда? Я так и понял. Но сама подумай. А вдруг он ошибается?

– Только не в столь важном предмете.

– С чего ты столь уверена? И откуда у него такая уверенность?

– Чарльз, ты упрямо не желаешь видеть очевидное. Тут каждая строка дышит Шекспиром. Когда я читала пьесу, мне казалось, что он стоит рядом.

– Он? А может, кто-то другой?

– Ты имеешь в виду Уильяма?

– Тебе же хочется быть к нему ближе.

Он тут же пожалел о сказанном. Мэри побледнела как полотно и отшатнулась.