Лорд Галифакс: святой Лис

13 марта в Лондоне собрался Совет Лиги Наций в составе представителей французской, бельгийской и британской сторон. «Всюду председательствовал», как он сам выражался, Иден. Со стороны британского правительства в переговорах участвовали также лорд Галифакс и Невилл Чемберлен. Совещания Совета Лиги Наций длились неделю. Министры заседали глубоко за полночь. Для Галифакса эти переговоры стали тяжелым испытанием, но и дебютом в делах европейской дипломатии. Он мгновенно очаровал собиравшихся своим неколебимым спокойствием и получил восторженные отзывы о себе: «Галифакс появился триумфально. Он торговался с восточной хитростью. Когда все остальные были истощены, он казался все еще столь же свеж, как и в начале переговоров. Его советы были продуктом здравого смысла и полного самообладания»334.

Конец марта ознаменовался новыми переговорами с немецкой стороной, которую представлял Йоахим фон Риббентроп. Он прилетел от Гитлера и привез с собой его меморандум. Германская сторона предлагала всем передышку и обязалась не укреплять свои войска на территории Рейнской области, если, конечно же, это гарантировали бы также Франция и Бельгия, чьи военные подразделения скапливались на границах Рейнланда. В свою очередь это открыло бы перспективу для дальнейшего продвижения на пути к пактам о ненападении. Иден не был убежден в искренности и Риббентропа, и Гитлера и поэтому решил, что пора начинать полномасштабные совещания не только дипломатов, но и военных с британской, бельгийской и французской сторон. С этим намерением министр иностранных дел уехал в Женеву, оставив главным в Форин Оффисе лорда Галифакса.

8 апреля тот произнес одну из знаковых своих дипломатических речей, где говорил о мире, стоящем на перекрестке: «Через сто лет, если этот мир выживет, нас будут оценивать по тому вектору, который мы теперь выберем; от выбора, который мы сделаем, все зависит намного больше, чем от наших непосредственных трудностей. И цена неправильного выбора будет очень высока. <… > Верно будет сказать, что мир теперь находится на перепутье, и поставила его в такие условия Германия, а также неизбежная реакция на ее действия»335.

После лорд Галифакс отправился к Идену в Женеву. Там они придумали следующее: отправить Гитлеру некую «анкету» с рядом вопросов, касающихся его дальнейших намерений и возможного будущего взаимодействия. Они согласовали это с британским Кабинетом министров, переговорили с французами. Но накануне того, как документ должен был оказаться в рейхсканцелярии, он оказался в британской прессе. Этот штрих, разумеется, подчеркнул серьезность и обеспокоенность ситуацией британского внешнеполитического ведомства, в традиции которого было обнародовать подобные документы, если они не слишком их устраивали. Уже неоднократно Гитлер сталкивался с таким поведением чиновников Форин Оффиса и теперь предсказуемо пришел в ярость.

Галифакс попытался сгладить углы в своем выступлении в Бристоле и сыграть на германском чувстве собственного достоинства: «Мы не хотим окружения Германии. Мы хотим построить такое партнерство в европейском сообществе, в котором Германия может свободно присоединиться к нам и играть роль хороших европейцев для европейского благосостояния. Я никогда не скрывал, что в выяснении, что делать с Германией, мы занимали жесткую позицию. Действительно, я готов сказать, что просто потому, что это тогда было настолько жестко, надо позволить властям Германии сделать что-то, чтобы восстановить европейское доверие и внести большой вклад для нас всех в будущее европейского мира»336.

После этого Гитлер встретился с британским послом Фиппсом. Фюрер объявил, что Версальский мирный договор следует разделить на две части. Ту, которая должна быть отменена (об ограничении немецкого суверенитета), и другую, которая изменена быть не может (о территориальной целостности). Иден с Галифаксом информировали об этом Болдуина, но тот поставил задачу улучшить отношения с Гитлером, а с Муссолини стать еще ближе, чем с Германией. Когда они спросили «Как?», С. Б. в своей манере ответил: «Понятия не имею, это ваша работа»337. Но не только дипломатические вопросы волновали в тот момент главу Форин Оффиса и его старшего товарища Галифакса.