Лорд Галифакс: святой Лис

Помимо прочего, Рузвельт предлагал, чтобы Вашингтон детально информировали обо всех переговорах, которые будет вести британское правительство в Европе. Президент писал, что если бы он не позднее 17 января получил гарантию от премьер-министра о «сердечном одобрении и искренней поддержке правительства Его Величества», он тогда предупредил бы правительства Франции, Германии и Италии конфиденциально об общих линиях его плана, сообщив им, что делает это с согласия Великобритании. Чемберлен находился в Чекерсе, когда это сообщение поступило в Форин Оффис. Он немедленно связался со своим помощником сэром Хорасом Уилсоном и просил его, пока сам добирается до Лондона, посмотреть, что все это значит. Предоставив всю документацию Уилсону, Кэдоган телеграфировал Идену, чтобы тот срочно возвращался и что дело, по которому он вынужден прервать отпуск, строго секретное. Быстро вернуться на родину министр иностранных дел не смог, ему помешала погода. Вместо самолета Идену пришлось добираться поездом и кораблем. В Лондон он прибыл только к ночи 16 января и там обнаружил, что премьер-министр, не дождавшись его, направил свой вежливый отказ американской стороне, поскольку 17-е число, обозначенное Рузвельтом как дата ответа, уже приближалось. Как утверждал Сэм Хор: «Я сомневаюсь, что наш ответ был бы существенно изменен, если бы Иден находился все это время в Лондоне»375.

Чемберлен в телеграмме американскому президенту дал свое предельно четкое видение ситуации и даже обрисовал краткий план ближайших действий, в частности, упомянул о возможности признания завоевания Абиссинии де-юре. Естественно, это стало последней каплей для Энтони Идена. Он немедленно послал вослед телеграммам Чемберлена свои, в которых говорил, чтобы американцы не расстраивались и что он будет убеждать Чемберлена одобрить вмешательство США в европейскую политику. Но было поздно. Самнер Уэллс, представитель президента Рузвельта, ответил, что его как из душа окатило, и очень жалел, что Рузвельт решил для начала заручиться поддержкой премьер-министра, а не отправил такие предложения всем другим правительствам.

В воскресенье Иден приехал к Чемберлену в Чекерс, где премьер и министр иностранных дел впервые, казалось, вступили в открытое противостояние. Узнав о телеграммах главы Форин Оффиса, посланных вслед за его ответом американцам, премьер-министр сделал Идену замечание, что так министры иностранных дел не должны поступать. Иден в ответ сделал замечание Чемберлену, что за спиной министра иностранных дел премьеры не посылают телеграммы президентам США. Иден говорил, что «все его инстинкты бастуют против признания Абиссинии де-юре»376, что нужно уповать на еще не гарантированную помощь США, а не на сближение с диктаторами. Перед Чемберленом стоял выбор: или сразу самому отказаться от идеи нормализации отношений с европейскими государствами надеяться на призрачную возможность урегулирования ситуации с помощью США, которые вдобавок жаждали еще и подробностей всех его внутриевропейских переговоров. Или разочаровать президента Рузвельта, если тот только действительно имел самые возвышенные стремления поддержания мира, в чем у премьер-министра были обоснованные сомнения. Чемберлен выбрал второе. Иден предложил созвать Кабинет, чтобы в демократическом порядке спросить мнение остальных министров. Премьер согласился, с тем Иден и отправился домой, отметив: «Мы теперь столкнулись лоб в лоб, и я увидел в характере премьер-министра ту жестокость, которая так напоминала об его отце, Джозефе Чемберлене»377.

Действительно, до этого момента премьер-министр, который был старше Идена почти на 30 лет, всегда обращался с избалованным вниманием прессы и общества министром ласково, очень часто закрывая глаза на его скандальность и неподчинение. Теперь же, в январе 1938 г., внешнеполитическая ситуация была настолько нестабильной, что терпеть легкомысленное поведение министра иностранных дел стало нельзя по соображениям самой безопасности Британской империи.

Рузвельт тем временем обнажил свою позицию по англо-итальянским переговорам, которые никак не хотел допускать, чем, собственно, и была вызвана его активность и возникновение на британском горизонте. Он ответил и лично, и через Самнера Уэллса, что признание завоевания Абиссинии было бы неверным шагом и что договоренности с Италией на подобной основе – самый настоящий шантаж. Не хотели англо-итальянского договора и французы, наказав послу Корбену буквально шпионить за действиями Форин Оффиса378. Оставлять ситуацию в таком положении было невозможно.