Лорд Галифакс: святой Лис

Сколько бы Чемберлен ни объяснял всю безнадежность такой позиции, Галифакс настаивал на том, что мало того, что условия Годесберга должны быть отклонены, но и что общественная гарантия должна быть выдана Франции. Если бы она соблюла свои обязательства перед Чехословакией, Великобритания была бы рядом. Еще раз показательно пристыдив Кэдогана за то, что тот не дал ему выспаться (и получив очередную порцию извинений), министр иностранных дел все же передал меморандум Гитлера чехословацкому посланнику Масарику, который, получив его, «долго ругался матерными словами (вот как хорошо он знает русский язык!)», – восхищался посол Майский446. Невиллу Чемберлену нужно было победить не только Гитлера и Бенеша, не только провести мучительные переговоры с французской стороной (а Даладье и Бонне уже летели в Лондон), ему надо было еще и своих коллег отговаривать от идеи войны.

Единственным, кто понимал ситуацию, был Сэм Хор. На состоявшемся заседании Кабинета с участием французов он говорил о том, чтобы сразу согласиться со всеми требования Гитлера ввиду усталости премьер-министра. Чемберлен благородно возражал, мотивируя это тем, что на карту поставлена судьба миллионов.

25 сентября Даладье отдал приказ о частичной мобилизации французской армии, что превращало ситуацию уже в предвоенную. Как вспоминал Бонне: «Премьер-министр заявил нам, что получил самые тревожные сведения о состоянии французской авиации и о неспособности наших заводов возместить (возможные. – М. Д.) потери первых дней войны. Если ливень бомб сразу обрушится на Париж, на наши аэродромы, вокзалы, железнодорожные узлы, сможет ли Франция защитить себя и контратаковать?»447 Утром 26 сентября прилетел генерал Гамелен с внезапно обнадеживающим отчетом о состоянии французской армии.

Даладье начал новое наступление на Чемберлена, убеждая его в необходимости мировой войны из-за Чехословакии. К этой инициативе моментально присоединился Галифакс, который от лица Форин Оффиса 26 сентября издал коммюнике, в котором говорилось, что Великобритания и Россия (причем заявление это было сделано без согласования с СССР) поддержали бы Францию в случае новой европейской войны. Казалось, мир был обречен. Однако переубедить премьер-министра Чемберлена, что путь выхода из кризиса все еще можно найти, было невозможно. Бонне, который также был абсолютно не настроен на войну, фиксировал: «Не– вилл Чемберлен всегда внимательно и благожелательно выслушивал наши советы. Он не раз делал важные уступки в пользу нашего курса, но ничто не могло повлиять на его несгибаемую волю, когда цель была определена»448.

Это были действительно чудовищные дни практически для всех участников драмы. Чемберлен был утомлен до предела, Бенеш находился в паническом страхе. Гитлер был недоволен пацифистскими настроениями своего народа, который, по его мнению, должен был жаждать войны, а теперь уповал на мирный исход. Из-за океана Франклин Рузвельт выступил с призывом к сохранению мира. Лорда Галифакса военная развязка не волновала, беспокоило его то, что он не мог уехать в Йоркшир охотиться и что ему не давали высыпаться.

Чемберлен предпринял еще одну попытку урегулирования этой драматичной ситуации. 26 сентября в Берлин полетел его советник сэр Хорас Уилсон, который в предыдущие две поездки сопровождал премьер-министра. Он привез Гитлеру письмо, в котором Чемберлен выражал готовность приступить к переговорам «великой четверки», т. е. Италии, Германии, Франции и Британской империи, дабы не допустить новой войны. Форин Оффис отнесся к этой инициативе безучастно.

Тем же вечером Гитлер произнес речь в Спортпаласте, которая содержала нападки на Бенеша лично, и в ней германский фюрер отрезал себе пути к отступлению, объявив, что, если чешское правительство само не отдаст Судетскую область к 1 октября, Германия начнет свое наступление в этот же день. В то же время он призывал к британскому нейтралитету ссылками на дружественные усилия мистера Чемберлена по сохранению мира, а также выражал его собственное желание хороших отношений с Англией в духе нашего военно-морского соглашения449.

Сэр Хорас Уилсон провел ту ночь в британском посольстве в Берлине и получил инструкции передать еще одно личное сообщение. В нем Чемберлен, упоминая отсылки в речи Гитлера, гарантировал, что, если Германия воздержится от применения силы, она увидит, что уже данные чешские обязательства будут выполнены. Уилсон увидел Гитлера во второй раз утром 27 сентября. Он спросил канцлера, что в свете заявления премьер-министра он мог был передать в Лондон. Гитлер ответил, что у чехословацкого правительства было только два варианта: принятие немецкого меморандума или его отклонение. Когда стало ясно, что намерение Гитлера устроить войну было несгибаемым, Уилсон сказал, что премьер-министр приказал ему передать следующее сообщение: «Если в преследовании ее договорных обязательств Франция войдет в активные военные действия против Германии, Соединенное Королевство чувствует себя обязанным поддержать ее».