Лорд и королева

— Или самих себя? — добавила она. — Но мне докладывали, что вы недавно вернулись из Франции, на земле которой вы сослужили нашей стране превосходную службу, так что не будем теперь упрекать вас в трусости, да?

— Но страх, который держал меня вдали от Хэтфилда, скорее другого плана — это боязнь того, что мой внезапный порыв может доставить неприятности человеку, чья безопасность значит намного более, чем моя собственная. Не могу ли я поговорить с вашей светлостью наедине?

— Конечно же, нет, милорд. Разве могу я, молодая незамужняя женщина, остаться наедине с мужчиной, который — простите, милорд, но до нас дошли некоторые слухи — имеет такую репутацию в обращении с женщинами, как вы? Кэт Эшли останется. Она моя преданная служанка и подруга.

Роберт забеспокоился. Кэт Эшли отнюдь не славилась своим благоразумием. Но королева находится на смертном одре, а Елизавета уже одной ногой стоит на троне, ему не следует обращать внимание на сплетницу Эшли. Кроме того, он твердо верил, что его судьба накрепко связана с судьбой принцессы. Ее провал будет его провалом, а ее триумф будет его триумфом. В судьбе любого человека с огромными амбициями наступает время, когда тот должен открыто встать на чью-либо сторону. Но если он останется наедине с Елизаветой, то какими средствами воспользуется? Как далеко сможет зайти? Знала ли она это? Боялась ли она, молодая женщина, проявлявшая стойкость и мужество в столкновениях с Гардинером, неотразимого обаяния Роберта Дадли?

Он произнес с неожиданной горечью:

— Кажется, мне на роду написано никогда не быть с вашей светлостью наедине.

Ей пришлась по душе подобная горечь. Она была для нее как бальзам на душу. Он сравнивал Кэт с тюремной преградой. Елизавета растаяла от удовольствия. Да, она должна держаться начеку, пока не привыкнет к этой сладкой отраве.

— Вы забываете, в каком я нахожусь положении, милорд Роберт — сказала она, пряча свои истинные чувства за показным равнодушием. — А теперь объясните, чем я обязана вашему визиту.

Он устремил сердитый и полный горечи взгляд на ее лицо.

— Вашей светлости должно быть известно, что я появлюсь при первой подходящей возможности.

— Так это — первая подходящая возможность! Откуда же это мне должно быть известно?

— Я полагал, что между мной и вашей светлостью существует глубокая и давняя дружба.

— Ах, да! Мы оба много пережили, не так ли? Тогда отбросьте грусть, милорд! Я знаю вас как своего друга.

— Я принес доказательство нашей дружбы.

Он положил у ее ног два мешка.

— Что в них, милорд?

— Золото. Вы сказали, что я могу говорить, не таясь. Ладно, я так и сделаю. Вы сказали, что многие пришли к вам засвидетельствовать свое почтение. В связи с тем, что здоровье королевы ухудшается с каждым днем, на дороге в Хэтфилд наблюдаетея интенсивное движение. Ваша светлость, если королева поправится, то на обратной дороге в Лондон будет наблюдаться еще более интенсивное движение, а если случится еще какая-нибудь неприятность, то Хэтфилд вновь станет одинокой тюрьмой.

— Произошла какая-нибудь неприятность?

— Мы живем в жестоком мире.

— Вы знаете об интригах, направленных против меня?

— Я не знаю об интригах. Неужели вы думаете, что кто-то посвятит в них меня… самого верного сторонника вашего величества… которого когда-либо имела ваша светлость!

— Милорд!

— Вот! — воскликнул он. — Я ясно выразился, верно?

Он поднялся и даже сделал шаг к ней. «Какой пылкий мужчина!» — с нежностью подумала принцесса.

— Я вам верю, лорд Роберт, — сказала она. — Так что за мешки вы мне принесли?

— В них — только золото. Я принес его в качестве залога. Вас ждет гораздо больше, если понадобится. Я продал земли и продам еще. Конец чьего-либо царствования не всегда заканчивается мирной коронацией. Я хотел бы, чтобы ваша светлость знали, что, если я вам понадоблюсь… в любом качестве… я в вашем полном распоряжении. Я кладу у ваших ног мое недавно вновь обретенное состояние. Эти мешки всего лишь символ. Вы можете распоряжаться этими руками, этим сердцем, этим телом! Роберт Дадли — всецело ваш!

Елизавета была тронута до глубины души. Она протянула ему руку для поцелуя, но он ее не принял. Он прошептал:

— Ваша светлость, я не могу. Вы так прекрасны, что я могу не сдержаться.

Эти слова доставили ей такое же удовольствие, как и мешки с золотом. Она не только принцесса, которой вскоре суждено стать королевой, его взгляд ясно говорил ей, что она самая желанная из женщин, что она может заставить его позабыть обо всем на свете, потому что он безумно любит ее.

— А теперь уезжайте, — мягко произнесла она. — Но мы скоро увидимся.

Он бросился перед ней на колени, но не прикоснулся к ней, и, поднимаясь, сказал:

— Когда ваша светлость станет королевой Англии, я первый засвидетельствую вам свое почтение и попрошу распоряжаться мною. Я клянусь вам.

Когда он ушел, Кэт схватила мешки.

— Он вас околдовал, — сказала она.

— Я знаю, Кэт. А не может быть так, что это я околдовала его?

— Колдовство — его вторая натура.

— Может, и моя тоже.