Лорд Хорнблауэр

Так, разумеется, было гораздо спокойнее: исчезла опасность, что штормовой ветер сломает мачту или порвет парус, или что швы разойдутся сильнее. Однако теперь бриг не приближался к «Молнии», напротив, его сносило под ветер. Под ветер! Хорнблауэр, как всякий моряк, постоянно помнил про необходимость держаться на ветре от цели. Он оплакивал каждый ярд, на который снесло «Порта Цёли», горше, чем скряга оплакивает свое золото. Поздней осенью в Ла-Манше при преобладающих западных ветрах за дрейф к востоку придется платить с бешеными процентами. Каждый час предстоит наверстывать двумя-тремя часами лавировки, если только не задует ост, чего в это время года ждать не приходится.

А каждый час на счету: неизвестно, что предпримут бунтовщики. В любой миг они могут сдать судно французам. Или главари бросят «Молнию» и сбегут во Францию, и тогда их уже не схватить и не повесить. В любой миг флот может узнать, что команда британского корабля успешно сбросила цепи дисциплины, что простые матросы ведут переговоры с Адмиралтейством, словно одна держава с другой. Хорнблауэр легко мог вообразить последствия. Чем скорее бунтовщики будут примерно наказаны, тем лучше, а он по-прежнему не знал, как этого достичь. «Молнии» нынешний шторм не страшен, она укрыта от западных ветров побережьем Нормандии. К северу от бунтовщиков – Гавр, к югу – устье реки Кан, а малая осадка брига обеспечивает полную свободу маневра.

«Молнию» защищают батареи Котененского побережья, ей готовы прийти на выручку шасс-маре и канонерки Сены. И в Шербуре, и Гавре есть фрегаты и линейные корабли – они недоукомплектованы командой и не готовы к выходу в море, но в случае опасности для «Молнии» смогут отойти на несколько миль от берега и взять ее под защиту. А при появлении больших английских кораблей мятежники тут же устремятся к Франции; возможно, они примут бой с судном своего класса, таким как «Порта Цёли», но Хорнблауэр не хотел бы схватиться на равных с британскими моряками, бьющимися за свою жизнь. Победа достанется недешево – с какой радостью бонапартистская пресса будет смаковать бой между двумя британскими судами! Неизбежны большие потери – как флот воспримет известие, что британские моряки убивают друг друга? Что скажут в парламенте? И велика вероятность, что оба брига, покалеченные в бою, станут легкой добычей для канонерок и шасс-маре. Хуже того, есть шанс потерпеть поражение. Одинаковые суда, одинаковая команда – это игра в орлянку. Нет, атаковать «Молнию» – последнее средство. Но что же, черт побери, делать?

Хорнблауэр усилием воли заставил себя выйти из тупика безнадежных мыслей и вернулся к яви. Вокруг по-прежнему ревел ветер, но тьма немного поблекла. Узкий прямоугольник зарифленного грот-марселя отчетливо выделялся на фоне неба. В бледном сером свете видны были волны, на которых беспокойно качался бриг. Наступало утро. Они дрейфуют посреди Ла-Манша, вдали от берегов. И все еще меньше суток прошло с тех пор, как он восседал среди рыцарей ордена Бани в Вестминстерском аббатстве, меньше суток с тех пор, как Барбара… эти мысли он тоже постарался быстрее отогнать. Снова пошел дождь, холодные капли били в лицо. Хорнблауэр промерз до костей; шелковый шарф насквозь вымок от стекавшей за шиворот воды. Рядом стоял Фримен; однодневная щетина на его щеках еще увеличивала сходство с цыганом.

– Барометр по-прежнему стоит низко, сэр, – сказал он. – Никаких признаков, что ветер скоро уляжется.

– Я их тоже не вижу, – ответил Хорнблауэр.

Скудная почва для разговора, даже если бы он хотел вести разговоры с подчиненным. Серое небо и серые волны, вой ветра, зябкая сырость, безнадежность, мрачившая его мысли, – все помогало Хорнблауэру сохранять ту немногословность, которую он так долго в себе воспитывал.

– Позовите меня, если погода начнет меняться, мистер Фримен, – сказал он и повернулся к люку. Требовалось огромное усилие, чтобы переставлять ноги; еще труднее было согнуть спину, чтобы взяться за комингс люка. Пригибаясь под опасными палубными бимсами на входе в каюту, Хорнблауэр чувствовал, как болит каждый сустав. Он совершенно отупел от холода, усталости и морской болезни и сознавал только одно: нельзя просто броситься на койку в одежде, как ему хотелось, – не из страха заработать ревматизм, а потому, что неизвестно когда еще удастся просушить постель. И тут сбоку материализовался Браун; видимо, он ждал в кают-компанейской кладовой.

– Позвольте мне снять с вас бушлат, сэр, – сказал Браун. – Вы замерзли, сэр. Давайте я развяжу шарф. И расстегну пуговицы. Сядьте, я сниму с вас башмаки, сэр.