– Потому что мне нужно было, чтобы ты его любила, – произнес Джулиан. Его лицо был серым, как пепел в камине. – Потому что если ты вышвырнула прочь меня и всё, что было между нами, лучше, чтобы это было ради чего-то более важного. Чего-то настоящего… Но, может, это всё вообще для тебя ничего не значит!..
– Для
– Пытаешься добиться? А как насчет того, чего ты
– Твоя жизнь не сломана. Ты живее многих. И у тебя может быть счастливая жизнь! Ты целовал ту фэйри…
– Она была ланнан-ши! Оборотень! Я думал, что это была
– Ой, – Эмма застыла. – Ой.
– Да,
Эмма ударила ладонью в стену. Штукатурка тресмнула, и на месте удара зазмеилась паутина трещин. Боль Эмма почувствовала так, будто та была где-то далеко. Черная волна отчаяния грозила вот-вот захлестнуть ее с головой.
– Чего ты от меня хочешь, Джулс? – спросила она. – Что ты хочешь, чтобы я сделала?
Джулиан шагнул вперед. Его лицо казалось вырезанным из мрамора, твердого и неподатливого.
– Чего я хочу? – спросил он. – Я хочу, чтоб ты поняла, каково это. Каково постоянно терпеть пытку, днем и ночью, отчаянно желать того, чего желать нельзя. Того, кто даже не желает тебя
– Джулиан… – ахнула Эмма, отчаянно пытаясь остановить его. Остановить всё это прежде, чем станет слишком поздно.
–
Эмме показалось, что по ее сердцу прошла трещина. Она отвернулась, чтобы не видеть выражения его глаз, не слышать голоса, оставляя за спиной крушение всех тщательно выстроенных планов. Эмма распахнула дверь. Она слышала, как Джулиан зовет ее, но вылетела из дома – навстречу буре.
24
Несть числа
Вершина Часовенного утеса была похожа на башню посреди урагана – гладкий утес вздымался в небо, с трех сторон окруженный кипящим котлом океана.
Небо было серым в черных потеках и тяжело, как камень, нависло над городком и морем. Вода в гавани прибыла и подняла рыбацкие лодочки до окон прибрежных домов. Суденышки крутились и вертелись на гребнях волн.
Море в очередной раз ударило в утес, взметнув в воздух белую пену. Эмма стояла в водовороте кружащихся волн, утопая в запахе моря; над головой взрывалось небо, двузубцы молний вспарывали тучи.
Она раскинула руки. Молнии словно били прямо сквозь нее в камни под ногами и в воду, серо-зелеными почти отвесными пластами встававшую на фоне неба. Гранитные шпили, давшие имя Часовенному утесу, вздымались вокруг словно каменный лес, словно зубцы короны. Скала под ногами была скользкой от влажного мха.
Эмма любила грозы – ей нравилось, как молнии вспарывают небо, нравилось их обнажающее сердце неистовство. Она выбежала из коттеджа, не думая ни о чем: ей отчаянно хотелось убраться подальше до того, как она выпалит Джулиану все то, что знать ему было ни в коем случае нельзя. Пусть думает, что она никогда его не любила, что разбила Марку сердце, что у нее нет никаких чувств. Пусть ненавидит ее, если это значит, что он останется жив и здоров.
И, может, гроза сумела бы отмыть ее начисто, смыть с ее рук то, что ощущалась как кровь их сердец.
Она спустилась по стороне утеса. Камень стал еще более скользким, и она остановилась, чтобы нанести свежую руну равновесия. Стило скользило по влажной коже. Снизу Эмме было видно, где пещеры и приливные озерца заливает кудрявящейся белой водой. На горизонте сверкнула молния; Эмма подняла лицо, чтобы попробовать на вкус соленые капли дождя, и услышала, как вдали трубят в рог.