– Уеду в Милан, в Рим, в Венецию.
– Сразу в три города? Можешь добавить еще Неаполь. Не валяй дурака, ты был влюблен в Симонетту только как в модель. Когда-нибудь представлял ее хоть мысленно своей женой? Не возлюбленной, а матерью своих детей, бабушкой своих внуков?
– Каких еще внуков?! – поморщился художник.
– Вот то-то и оно. Ты влюблен в Солнышко и все время будешь их сравнивать. А Оретта обыкновенная девушка. Самая обыкновенная, потому скоро тебе надоест.
Сандро сидел обхватив голову руками. Сангалло положил ему руку на плечо:
– Не тревожь ее, Сандро. Оретту нужно увезти из Флоренции, чтобы даже случайно не попала на глаза Джулиано или Великолепному. Тем более Пацци.
– Мне нужно нарисовать ее. Хотя бы раз.
– Ей нельзя в твою мастерскую! – разозлился Сангалло.
– А… – Сандро обвел взглядом комнату, – здесь?
– Здесь же темно?
– Ничего, я в полдень и свечей побольше, – оживился Боттичелли. – Пару сеансов, а потом придумаем, как девушку увезти. Если она согласится, конечно.
– Уехать или позировать? – подозрительно прищурился Сангалло.
– Позировать.
Оретта была смущена, но позировать согласилась. Ее дядя Антонио Горини лично убедился, что ничего постыдного или неприличного не будет, а получив заверения, что племянницу еще и выдадут замуж, дав приличное приданое, успокоился. К тому же несколько монет, вложенных в его руку Боттичелли, сделали Горини сговорчивей.
В доме Сангалло появился мольберт, запахло красками и углем.
Папа Сикст IV был человеком сильным. И в прямом, и в переносном смысле – силой физической и силой воли. А о силе духа понтифика никому не ведомо.
Дух же его пребывал в смятении.
Когда, подкупив всех, кого только смог, в конклаве, Франческо делла Ровере стал папой Сикстом, он в первую очередь принялся окружать себя родственниками. Курия место крайне опасное для жизни даже папы, особенно папы. Сколько понтификов погибло от яда или клинка! Делла Ровере не желал такого себе, а потому решил, что курия должна стать вотчиной его семейства.
У Сикста были бастарды, у кого их теперь нет? Но открыто признавать сыновьями бастардов понтификам не полагалось, потому их именовали «племянниками». Ни для кого не секрет, что двое из таких племянников – Пьеро и Джироламо Риарио – в действительности сыновья. Но были и двое настоящих племянников из рода делла Ровере – Джулиано и его братец Джованни. Сиксту не хотелось сознавать, что эти двое куда толковей его собственных отпрысков.
Двадцатилетний Пьеро Риарио оказался не просто глупцом, развратным и жестоким, он пошел против того, кому всем обязан. Узнав о тайном сговоре своего сына с герцогом миланским и его же попыткой договориться с венецианцами, Сикст пару дней бушевал, запершись в своих покоях, а потом дал понять венецианцам, что закроет глаза, «если что». Это «если что» случилось почти немедленно, венецианцам тоже ни к чему слишком болтливый союзник. Потом пришлось закрыть глаза и на убийство миланского герцога Галеаццо Сфорца тоже.
Сикст оплакал сына и задумался, на кого теперь делать ставку. В глубине души он прекрасно понимал две вещи: что на Пьеро не стоило рассчитывать с самого начала и что лучшая кандидатура Джулиано делла Ровере, кардинал-воин, способный и действовать хитро, как прекрасный дипломат, и воевать. Его собственный Джироламо Риарио куда слабее, даже трусливей, хотя и расчетлив.
И Сикст сделал ту же ошибку, которую и до него, и после совершали миллионы отцов – позволил отцовскому чувству победить разум. Нет, он ничем не обидел Джулиано делла Ровере, но предпочтение отдал Риарио. И теперь с опасением наблюдал за его действиями.
Риарио удачно женился на Катарине Сфорца, получил в подарок Форли и пожелал купить Имолу. Пока поступки были только умные. И когда на покупку города понадобились сорок тысяч флоринов, папа согласился, чтобы Джироламо взял кредит у Медичи. У самого понтифика Медичи, особенно их нынешний глава Лоренцо Великолепный, давно вызывали неприязнь. Все предыдущие папы зависели от них – банкиров курии, зависел и Сикст.
Теперь не зависит, хвала господу! Их место заняли послушные Пацци.
Звонили к «Ангелюс Домини» – молитве, которую каждый должен читать трижды в сутки. Понтифик встал на колени, но сосредоточиться не удавалось, вместо нужных мыслей лезли мысли о Лоренцо Медичи.
Папе мешал Медичи, как мешала сама Флоренция. Все у них не как у других! Этот Лоренцо не просто некрасив, он уродлив, но прозван Великолепным и не в насмешку прозван, флорентийцы и впрямь считают своего главу таковым. Кто он? Первый среди равных, но за каждым разрешением чихнуть бегут к этому равному. И иностранные послы все к нему, и даже свои итальянские строптивые правители советуются. На что уж неаполитанский король странен, но и тот под впечатлением.
Флоренция республика, но и Венеция или Сиена тоже, однако какая разница! Все города Италии залиты кровью, везде в окнах и на городских стенах висят непокорные, попробовавшие восстать, все правители запятнали себя кровью, жестокостью, даже зверствами. Все, кроме этого Великолепного.