Лоренцо Великолепный

– Зачем?

– Нужно отнести ему бумаги. И после этого я еще допишу два письма…

Лоренцо вечно занят, если дома. И как он все успевает?

Джулиано было неловко отрывать старшего брата от дела, и он предложил:

– Давай я отнесу.

– Ты?

– Да, я как раз к нему собирался. По делу.

– Хорошо. Вот. – Великолепный приложил перстень к остывающему сургучу и подал письмо брату.

У Джулиано не было никакого дела к Сангалло, просто хотелось уйти из дома.

Наверняка у архитектора тоже дела, но он все равно найдет минутку, чтобы перекинуться парой слов с приятелем.

Оставив двух своих слуг на улице перед домом скучать, Джулиано отправился внутрь. В доме на Борджо Пинти его хорошо знали, открывший дверь слуга сообщил, что хозяин скоро будет, а мессир Боттичелли в комнате.

Боттичелли? Вот он где… Джулиано решил подшутить над приятелем, а потому вошел почти на цыпочках, постаравшись, чтобы дверь не скрипнула. Но если бы и хлопнул ею, Сандро не услышал, он стоял перед небольшим холстом с палитрой и кистями в руках. Спросить, что это художник делает здесь, в довольно темной комнате, когда у него имеется прекрасная светлая мастерская, Джулиано не успел, вернее, увидев, что именно пишет художник, замер.

На холсте был почти законченный портрет девушки, той самой, с набросков.

Боттичелли почувствовал, что кто-то есть сзади, начал поворачиваться, а сам Джулиано открывать рот, чтобы спросить, кто это. Но тут нежный, словно звон колокольчика, голос из-за двери произнес:

– Я готова, мессир Боттичелли.

И в комнате появилось Солнышко.

Нет, это не была Симонетта, даже шестнадцатилетняя, лицо несколько иное, но тоже полудетское, очаровательное. Широко распахнутые зеленые глаза смотрели одновременно задорно и смущенно, чуть курносый носик, алые губки.

Сандро, который умудрился испачкать краской рукав близко подошедшего Джулиано, пробурчал:

– Нашел-таки… – И объяснил: – Оретта, это мессир Джулиано Медичи.

Оретта… почти Фьоретта, словно в честь богини Флоры названа… потому и глаза зеленые…

Сколько он простоял столбом, Джулиано не знал, но также замерла и сама девушка. Она не задумалась над произнесенным художником именем. Джулиано, и ладно. Оретта, не отрываясь, смотрела в темные широко посаженные глаза молодого человека.

Некоторое время Боттичелли переводил взгляд с Джулиано на Оретту и обратно, а потом с досадой крякнул:

– Прав был Антонио!

Эти двое не замечали ничего, они даже не повернулись, когда в комнату вошел сам хозяин дома.

Боттичелли ожидал грома и молний, как теперь объяснить, что он ничего не рассказывал Джулиано и тот пришел сам? Сангалло не поверит.

Но объяснять не пришлось. Оретта очнулась и попросила:

– Мессир Сангалло, мне пора идти. Дядя будет беспокоиться.

– Нет! Тебя ищут. Горини сказал, что возвращаться нельзя. Антонио уже спрашивали люди Пацци, не у него ли девчонка. Сказал, что нет. Могут проверить.

И без того большие зеленые глаза от ужаса стали огромными и наполнились слезами, в отчаянии девушка прошептала:

– Нашли меня…

Сандро едва успел подхватить ее и усадить на свой стул, ноги бедняжку просто не держали.

– Да объясните же, в чем дело! – взвыл Джулиано и получил резкую отповедь от Сангалло:

– А тебя вообще здесь быть не должно! Откуда ты взялся?!

– Вот, – протянул ему конверт Медичи.

Пока Антонио читал послание Великолепного, Сандро объяснял:

– Оретта сбежала от родственников. Здесь у нее дядя по матери в доме напротив. Ей нельзя возвращаться – замуж выдадут…

– За старого горбуна, – едва слышно прошептала сама Оретта. – Надо было сразу идти в монастырь.

– В монастырь тоже нельзя. Если Пацци проверяют этот монастырь, то легко обойдут и другие. Пока надо переждать. – Сангалло пробежал письмо Великолепного глазами и теперь размышлял над сложившейся ситуацией.

Джулиано, который кое-что уже понял, замотал головой:

– Во Флоренции есть одно место, куда никто не сунется искать – дом Медичи! Нужно отвести Оретту к нам.

– Ты не слышал, что я сказал? Я сказал, что ее ищут Пацци.

– И что?

– Оретта Пацци! Понимаешь, Пацци.

– Бьянка тоже Пацци.

– Твоя сестра не сбегала из дома, ее торжественно выдали замуж за Гильельмо, и она не бастард.

Сама Оретта залилась слезами. Антонио поморщился:

– Перестань плакать, что-нибудь придумаем. – И принялся распоряжаться: – Я уеду на несколько недель, а ты останешься здесь. Будешь сидеть дома, даже не подходя к окну. За тобой присмотрят Мария и Джованна. Мои слуги не болтливы. Вернусь, мы придумаем, как тебя отсюда увезти. К тому времени здесь все успокоится. А вы двое, – Сангалло повернулся к молодым людям, – чтоб не смели появляться в доме! Сандро, портрет оставишь у меня, а все рисунки Оретты, что есть у тебя в мастерской, уничтожишь. И забудьте сюда дорогу, пока не позову, ясно?

Требование было разумным, пришлось подчиниться.

До последнего мгновения, пока не пришлось выйти за дверь, Джулиано не отводил взгляда от девушки, Оретта также смотрела на него.

Недописанный портрет Оретты Пацци остался в ее комнате в доме Сангалло, чтобы через два десятка лет, как и многое другое, сгореть в «костре тщеславия» по воле монаха Савонаролы.