ЛОРИНГ

Я думал, что на этом наша беседа окончена, и в отчаянии стал искать другую возможность спастись, но решетка вдруг поползла вверх, увлекая меня за собой. Как только образовался достаточный просвет между прутьями и подоконником, я тут же впрыгнул в помещение Института. Упав на пол, я какое-то время лежал на спине, растирая онемевшее правое плечо, и смотрел в потолок. Послышался звук опускающейся решетки и захлопывающегося окна.

– Отвечайте, зачем пожаловали, пока я не вызвал дежурных.

Подняв голову, я увидел Хансера, держащего шнур сигнального колокольчика. Понимает ли он, что будь на моем месте кто-то другой, ученый уже лежал бы со сломанной шеей, а все эти бесценные в некоторых кругах вещи, что хранятся в библиотеке, оказались бы в мешке? Я знал, кому их продать, и даже сколько получил бы за это, но у меня были другие цели.

На пол перед ним легли украденные из лаборатории коробки. Хансер смотрел на них брезгливо и алчно одновременно.

– Мне необходимо услышать, что на них записано.

– Только лишь потому, что вы теперь нужны закону, – он подошел к столу с фонографом и начал пробуждать его: смахнул невидимые пылинки, достал иглу, развернул воронку. – Давайте их сюда.

– Погодите, – я поднялся, собрал коробки, но не приблизился к аппарату. – Мне нужно прослушать их самому. В одиночестве.

У Хансера вытянулось лицо, что пенсне-таки слетело с носа. Мягкий ковер спас стекла, и ученый, водрузив приспособление на прежнее место, посмотрел на меня сквозь линзы:

– Вы в своем уме? Вломиться в институт среди ночи через окно и что-то требовать? Да я немедленно позову сюда дежурных, и тогда вся эта ваша авантюра будет раскрыта. Или вы хотите сказать, будто эти пластинки оказались у вас законным путем.

– Нет, я украл их.

– Ага!

– И готов вернуть на место или отнести инспектору Вилсону, если… – я не был уверен, что имею право произнести что-то лишнее, но если отказаться от простого и жестокого способа избавиться от свидетеля, то придется превратить его в союзника. – Возможно, на этих пластинах записаны лекции одного уважаемого ученого, и в таком случае опасаться нечего. Но есть вероятность, что запись может быть опасна для Империи.

– И поэтому ее должен услышать жалкий вор?

«Жалкий». Это он со зла, хотел обидеть меня, поскольку не может считать жалким того, кто обошел его охранную систему. Со вздохом я положил коробки на стол и погрузил руку за пазуху. Встревожившись не на шутку, Хансер отшатнулся, но я достал вовсе не оружие. То, что оказалось перед ученым, заставило его подойти ближе. Поправив пенсне, он в полной растерянности смотрел на механическую руку.

– Мой бог, – выдохнул Хансер, бережно взяв в ладони сложный механизм. – Это… я узнаю детали. Вы заменили некоторые.

– Они проржавели.

– Но большинство остались нетронутыми. Но как? Как вы знали, для чего я их собрал? – теперь его взгляд был устремлен ко мне. – Я трудился над созданием механического подобия человека, автомата, способного повторять простейшие человеческие движения. Суставы были заменены на шарниры, а мышцы на ремни и шестерни. Когда вы ворвались в мой дом и украли кусок моей работы, я был в отчаянии. Кто вам помог собрать эту руку?

– Никто, – я устало присел на край стола. – Ваши конкуренты дали мне другой заказ.

– У меня пропали чертежи.

– Точно. А это я взял для себя, не найдя ничего ценного. Просто схватил саквояж, решив, что там, возможно, отыщу хоть пару монет или часы на продажу.

– Но вы обнаружили детали и сами собрали их так, как я и задумал, – он освободил место на столешнице и положил руку бережно, будто имел дело с младенцем. – Ха! Я до этого не додумался… Изумительно. А как же тут? Вот оно что.

Хансер изучал мое творение, а я не торопил его. Это была долгая ночь, и утро настанет еще нескоро.

– Что ж, – ученый выпрямился, заложил руки за спину. – Вы утерли мне нос, Лоринг. Я считал вас обычным воришкой, но вы загубили талант механика. Да-да, прискорбно.

– Теперь она ваша.

На его удивленный взгляд я пояснил:

– Все совершают ошибки. Я не ворую у тех, для кого потеря аварда была бы губительна. Это мой принцип, поскольку я вырос в нищете, и знаю, что значит голодать и мерзнуть.

– Или дело в том, что в нищенской лачуге нечего брать? – ехидно поинтересовался он.

Я усмехнулся:

– Мне больше нравится собственное объяснение, даже если ваше правдивее. Так или иначе, украв эти детали, я пошел против своего принципа, потому что отнял у вас кое-что невероятно ценное. Пусть запоздало, но я хочу исправить ошибку.

Мы помолчали. Хансер смотрел на механическую руку с плохо скрываемым восторгом, и все же в его голосе была горечь:

– Исправить ничего уже нельзя, Лоринг. Я потерпел неудачу, в которой виноваты только вы. Но то, что моё творение не ржавело на свалке, что оно оказалось полезным, пусть и в таких гнусных делах, это, безусловно, имеет значение.

Со вздохом он указал на дверь в стороне от входа:

– Там вы сможете прослушать пластины. Я перенаправлю звук на вторую воронку. Здесь будет полная тишина. Даю слово.