ЛОРИНГ

У доктора была великолепная реакция, и все же первым меня поймал Пилс. Шерман тут же подхватил меня под локоть. Пазуха его халата оказалась на одном уровне с моей рукой.

– Прилягте, будьте добры.

Подо мной оказалась кушетка, и некоторое время я лежал, не шевелясь, глядя в высокий потолок, по которому в разные стороны от люстры бежали паутинки-трещинки.

– Вот это взбодрит.

В нос ударил резкий удушающий запах нашатыря. Я закашлялся и сел, моргая и утирая слезы.

– Как вы сейчас себя чувствуете? – спросил доктор, осматривая мое лицо, заглядывая под нижнее веко, прощупывая пульс.

– Небольшая слабость. Наверное, после ночной смены и всего этого, – я неоднозначно махнул рукой. – Если позволите, я бы хотел выйти на свежий воздух.

– Конечно, – растерянно проговорил Пилс.

– Только не уходите далеко в сад. Наши пациенты бывают весьма… эксцентричны.

Под взволнованными взглядами я, смущенно улыбаясь и виновато потупив взор, вышел из комнаты. Только отойдя от кабинета, я встряхнул рукавом, и из манжеты мне на ладонь выскользнул ключ.

Доктор слишком часто трогал свой халат, это не могло быть случайностью. Скорее всего, этот ключ подходит к замку, за которым скрывается что-то весьма любопытное.

Я спрятал находку, едва услышал шаги.

– Все в порядке? – спросила меня та самая монахиня в очках.

– Не вполне. Мне стало не по себе. Где здесь уборная?

Она смерила меня таким взглядом, словно собиралась прощупать до костей, и недовольно сообщила:

– На втором этаже. Сразу возле лестницы. Только не заходите далеко.

Да кто же здесь захочет далеко зайти в здравом-то уме? У меня сердце екало всякий раз, как мигал свет. Можно тысячу раз повторить себе, что во имя экономии ставят слабый напор газа, это не помогало успокоиться. Мерцающее свечение, скрипящие половицы, стоны, лязг металлических коек, глухие удары о стены – всё это нагоняло особый ужас, от которого волосы встают дыбом. Поднявшись по лестнице, я бросил взгляд вниз. Монахиня так и остановилась там, смотрела мне в спину, словно собиралась навести порчу.

Туалет было легко обнаружить по запаху: из дверей несло мочой и гнилыми тряпками. Комната была небольшой. Вдоль стены расположилась скамья с несколькими сидячими местами, которые сейчас были накрыты крышками. Один рукомойник. Место для зеркала пустовало. Судя по крюку, оно тут когда-то все же висело. Я включил воду и подставил под струю серый иссохший кусок мыла. Размочив его достаточно, чтобы масса стала податливой, я вмял в него ключ. Немного подождав, я отпечатал вторую половину ключа с другой стороны. Теперь вещицу можно вернуть доктору, пока тот не хватился пропажи.

Когда я спустился, монахини нигде не было видно. Я собирался вернуться в кабинет, но остановился как вкопанный, когда передо мной неожиданно выскочил ребенок. Это был тот самый малец, которого я видел на улице. Взлохмаченные волосы выглядели так, будто их пытались расчесать, но оставили занятие, не окончив. Вокруг глаз были темные круги, как бывает у людей после сильного удара головой. Кожа синюшная, губы в мелких ранках, вероятно – искусаны. Он был в коротких штанишках, без чулок, поэтому отчетливо виднелись ссадины и синяки на обеих голенях. Мальчик стоял, не шелохнувшись, и прижимал к себе предмет, который я не сразу заметил. Его маленькие ладошки бережно, как котенка, гладили книгу. Да, наощупь она весьма необычна, особенно если вспомнить, что переплет сделан из человеческой кожи. Во всяком случае, мне так говорил заказчик.

– Привет, мальчик, – осторожно сказал я, обращаясь к нему, как к дикому зверьку, – я тебя не обижу… видишь? Я хороший. Покажи книгу…

Стоило мне протянуть руку, как мальчишка бросился бежать. Домчавшись до коридора, он резко обернулся и показал мне весьма неприличный жест на уровне своего паха.

– Герберт! – строго воскликнула монахиня, возникшая у того за спиной.

Тот отпрыгнул от нее и тут же разразился такими словечками, что даже мой искушенный слух предпочел бы это пропустить.

Дверь кабинета открылась, и появился доктор Шерман, из-за его плеча виднелась голова Пилса.

– Что здесь?… – он повел головой и заметил мальчонку, который под строгим взглядом тут же ускользнул прочь. – Ах, простите, если вас потревожили. Это мой сын, Герберт. Он немного… замкнут после смерти матери.

– Вы лечите собственного сына? – уточнил я.

– Пока наблюдаю и изучаю, – не глядя на меня, ответил доктор. – Сложный случай, терапия не пошла ему на пользу.

– Уверен, вы справитесь, – я сделал вид, будто тянусь к Пилсу мимо доктора, собираясь снять несуществующую пылинку с его плеча. Шерман озадаченно посторонился, но ключ уже благополучно вернулся в его нагрудный карман.

– Вам лучше? – спросил доктор озабоченно.

– Уверен, мой коллега полностью здоров, – натянуто улыбнулся Пилс, которому были непонятны мои странные телодвижения. – В противном случае, я знаю, к какому специалисту обратиться.

Мы галантно распрощались с доктором и покинули больницу. Должен сказать, что выйдя за ворота, я почувствовал невероятное облегчение.