Потом переловили жеребят. Некоторых также сразу же отпустили, и они тоже остались поблизости. Остальных жеребят отвели во второй загон, чтобы покупатели внимательно их осмотрели. Одна из целей подобного осмотра заключалась в том, чтобы отобрать кандидатов на роль будущих племенных жеребцов. Некоторые археологи писали, что одомашнивать лошадей трудно, так как справляться с племенным жеребцом – дело опасное. Они правы с точки зрения современного коневодства, когда часто необходимы помощники, чтоб привести жеребца к кобыле. Однако существует более простой способ контролировать размножение: изолировать нежеланных жеребцов. В ходе этой процедуры вы позволяете избранному жеребцу без помехи создавать следующее поколение. Во время
Затем люди стали ловить кобыл и вести их в место стрижки. Один человек вел кобылу за голову, держа ее за веревочный недоуздок. Второй хватал кобылу за хвост – стоя сбоку, чтобы не получить удар копытом. Третий отрезал гриву и хвост. Остриженные лошади отпускались к своему табуну.
Подобная процедура вполне могла происходить там, где люди еще только учились ездить верхом. Во время таких мероприятий в других районах Галисии мужчины валят гаррано на землю и остригают его. После этого кто-то из мужчин садится на спину коню. Один помощник хватает животное за хвост, а второй за челку и ухо. Как правило, конь не брыкается, но дергается вперед и встает на дыбы, чтобы избавиться от тех, кто держит его за хвост и ухо. Наездник обычно сваливается на землю после нескольких прыжков, однако можно представить себе какого-нибудь атлета, способного продержаться до тех пор, пока лошадь не устанет. Чтобы заставить лошадь принять седока, проще всего утомить ее. Если наездник велик ростом, а лошадка мала (некоторые гаррано весят примерно 240 килограммов или даже меньше), это происходит достаточно быстро.
Такой галисийский способ обращения с лошадьми оказался полной неожиданностью для нас с Рэнсомом. С одной стороны, эти кони не были в полном смысле слова дикими – в том плане, что им уже приходилось иметь дело с людьми. Но, с другой стороны, их нельзя было назвать и домашними. Человек оказывает какое-то влияние на размножение, но не контролирует его полностью. Как могла убедиться Лагос, кобылы имеют возможность принимать собственные решения и пользуются ею.
Но что в таком случае представляют собой гаррано, лошади не одомашенные и не дикие одновременно? Иногда, как я уже упоминала, их называют «полуодичавшими», однако этот термин подразумевает бегство от человека на природу. Не существует никаких свидетельств того, что некогда эти кони были полностью домашними, напротив, все указывает на то, что связь между галисийцами и гаррано своими корнями уходит в туманные глубины времен. Так что ни то ни другое определение не кажется здесь уместным.
Наблюдая за облавой, я вдруг подумала, что традиционное деление на «диких» и «домашних», пожалуй, слишком жесткое и что большую часть истории партнерства лошади и человека, возможно, доминировал этот неформальный образ содержания лошадей. В конце концов, довольно долго мы не строили шикарных конюшен. Даже содержание лошадей на участке большем, чем простой загончик, было весьма затруднительным делом до изобретения колючей проволоки в 1867 году.
До самых недавних времен домашней живности, как правило, позволялось гулять на вольном выпасе, хотя и в сопровождении пастуха. Когда я жила в Африке, мне часто случалось видеть, как местная ребятня по утрам уводила пастись коз и коров и вечером возвращалась с ними к дому, где животных содержали в
Лошадей, конечно, не обязательно было охранять от львов, поскольку они могли защититься самостоятельно. Они следуют привычкам, так что приглядывать за ними несложно. Самых первых объезженных и одомашненных лошадей, вероятно, содержали именно таким способом, каким современные галисийцы содержат своих гаррано.
Уходя от загона к расставленным по случаю праздника столам, за которыми, как на американских родео, употребляется много снеди и пива, наша компания – Рэнсом, Лагос, Барсена и я – обсуждала эту теорию.
Барсена угостил всех нас вином, блюдом из осьминога и мороженым.
«И насколько глубоко в прошлое уходит эта традиция?» – поинтересовалась я и получила вполне ожидаемый ответ: «Насколько все помнят».
Не имея никаких материальных доказательств, располагая одним лишь рисунком на каменной скале, трудно было ожидать другого ответа. Доместикация овец, коз и коров изменила скелеты этих животных так, что археологи могут заметить эти изменения, однако в случае лошадей дела обстоят иначе. Каких-либо устойчивых признаков, по которым можно отличить одомашненную лошадь от дикой, просто не существует.