Лошадь над городом

— Вот так и живу. Скромное жилище современной женщины, — весело сказала она. — За той дверью ваша комната. А сейчас пройдемте на кухню.

Там был уже приготовлен завтрак.

— Ванная, вот ваше полотенце.

В ванной было тесно, они оказались рядом, от мыла и пузырьков на стеклянной полочке одуряюще пахло, светился кафель, в умывальнике среди капель отражался зеленоватый огонек лампочки. Блондинка стояла, касаясь плечом Песьякова, тот наклонился и бородой пощекотал приоткрытое плечо с голубоватой ключицей.

Женщина сказала: «Ой!» — засмеялась и, выйдя из ванной, протянула Песьякову плоский медный ключ:

— От входной двери. Повернете замок и сразу же бросите ключ в почтовый ящик. Это чтобы вы его не увезли. Кроме того, у меня соседка стерва — чтобы не звонить и не шуметь, достану ключ из ящика и открою дверь сама.

— А второй ключ?

— Второго нет.

— На вечер что-нибудь купить?

— Все сама.

Она еще раз весело засмеялась, сделала ручкой — пока! — ушла, а Песьяков, позавтракав и полежав на диване («Хороший диван», — отметил он про себя), отправился в исполком. На вопрос вахтера «К кому?» ответил «Командировочный», поднялся по лестнице, отыскал на втором этаже дверь с табличкой «Отдел культуры» и, отворив ее, увидел Глиняного. Тот сидел на стуле около двухтумбового стола, за которым что-то писал чисто одетый молодой человек.

— Что же вы опаздываете! — обиженно воскликнул Глиняный. — Я тут уже целый час. И товарищ ждет, — добавил он, адресуясь к человеку за столом.

Однако тот никакого неудовольствия не выразил, наоборот привстал и ласково улыбнулся.

— Так что же тут у вас стряслось? — начал Песьяков. — Написали песни? Изобрели новый автомобиль?

Их собеседник кисло улыбнулся.

— Видите ли, — осторожно начал он, — тут у нас в краеведческом музее есть один... так сказать... экспонат. Стоит в сарае. Так вот, директор музея утверждает, что одно колесо у этого экспоната... Как бы вам сказать поточнее... Ну, ведет себя как-то странно. Вращается.

— Все колеса вращаются, — ничего не понимая, отозвался Глиняный.

— Так-то оно так... Но оно, видите ли, вращается само по себе, без приложения какой-либо силы.

— Чепуха! В каждом учебнике физики написано...

— Дело в том, что я сам видел это колесо, — понизив голос и испуганно оглянувшись на дверь, сказал человек за столом.

— Простите, что вы видели? — переспросил Глиняный.

— Что оно крутится. Само.

В кабинете повеяло холодом.

Теперь настала очередь оглядываться на дверь и обмениваться испуганными взглядами сотрудникам «Двима».

— Но вы понимаете... что мы, как ученые... не можем признать, — упавшим голосом сказал Глиняный.

— Мы еще не сошли с ума, — грубо добавил Песьяков.

— Я все понимаю! — в совершенном отчаянии выкрикнул их собеседник. — Но я-то что могу поделать? Поезжайте сами — и все увидите. Две остановки на трамвае. Он ждет.

— Ну, вот, наконец-то! — с видимым облегчением приветствовал гостей Степан Петрович. Он невесело пожал им руки и тут же повел через зал во двор.

Подведя гостей к сараю, он достал из кармана ключ. Замок распался, медленно приотворилась дверь. Директор нащупал выключатель, повернул, и жидкий электрический свет, мешаясь с дневным, заполнил помещение. Гости вздрогнули: из темноты на них выплыл фантастический, похожий на остов поверженного навзничь животного, белый с ребрами силуэт.

— Вот, — произнес Матушкин.

Даже предупрежденные в исполкоме специалисты по движению ожидали увидеть в сарае что угодно. Слово «колесо» они восприняли превратно. Они не удивились, если бы теперь на земляном полу перед ними оказалась металлическая тарелка или прозрачный куб, в котором что-то круглое шевелилось бы и мерцало. В конце концов оба читали в детстве роман Уэллса «Машина времени» и о пришельцах с других планет, похожих на студенистых осьминогов, тоже были наслышаны. Но тут перед ними лежала опрокинутая навзничь простая телега, которая пахла сухим деревом и колесной мазью, лежала буднично, не вызывая никакого желания строить вокруг нее научные спекуляции, и только одно из колес ее быстро и неотвратимо вращалось, с каждым оборотом лишая их возможности признать все это обманом или сном.

Степан Петрович рассказал гостям, как он привез телегу в музей, как, забавляясь, толкнул колесо и как через сутки обнаружил, что оно и не думает останавливаться.

— Но ведь вечного движения нет, — неуверенно произнес Глиняный, — оно невозможно в принципе. Как же вы можете утверждать...

— Я ничего не утверждаю, я рассказываю, а рассказываю то, что было. Так продолжается уже третий день. Эта телега...

— На кой черт вы притащили ее сюда? — зло сказал Песьяков. — Мало вам экскурсий и лекций?