Лошадь над городом

Но вот, кажется, заснул крепко. Через дверь снова носится голос экскурсовода:

— ...Выпуск роликовых коньков увеличился в два половиной раза. И эта продукция, которая производится в нашем городе...

Дребезжа пружиной, пробили полдень старинные часы. За окном на улице кто-то затевает скандал:

— Ты куда положил цемент?

— Не брал я твоего цемента.

— А трубу с плашками? Я их, что ли, унес?

— Откуда я знаю, может, и ты!

Ремонтируют фонтан в сквере.

Время растянулось, стало вязким и текучим, его можно черпать пригоршнями и резать ножом, как масло. Никогда не замечал этого Степан, а оказывается, оно может быть тяжелым и неподвижным, может лежать, как забытая на дороге бетонная плита, и его можно трогать на ощупь. Стрелки на часах вре́зались циферблат и стоят неподвижно. Вот опять послышались шаги... Нет, на этот раз мимо. Шаги удалились. Не Марьюшка, нет.

Но вот и приходит наконец долгожданный вечер, благословенный срок, когда затихают комнаты, закрывается входная дверь, нет посетителей, ушли последние сотрудники. Можно выйти, размять ноги, пройти по залам, постоять около витрин, потрогать чуть дребезжащие стекла, взглянуть в пустые глазницы скифскому воину и ратнику князя Всеволода, дружески стоящим у одной стены рука об руку в главном зале. А главное, можно забраться в свой кабинет, усесться за столом и, раскрыв «Исторический вестник», читать и делать пометки.

Как-то, засидевшись допоздна (часы пробили полночь), Степан возвратился на кухоньку и увидел, что Марьюшка, ползая на коленях, моет дверь. Прижавись к косяку, он смотрел, как ловко движутся над коричневым в трещинах линолеумом узкие белые руки, как наклоняется спина и как сыплются на плечи милые каштановые волосы. Смотрел и вдруг, не отдавая себе отчета в том, что делает, опустился на колени, ласково отнял тряпку, окунул ее в черное ведро, отжал и принялся сам тереть дверь.

— Что вы! — испуганно сказала Марьюшка, но Степан уже не слушал, ползая, цепляясь подошвами туфель за отставший линолеум, тер плинтусы, пол, а когда одна туфля упала, сбросил обе, скинул носки и продолжал мыть босиком.

— Зачем же это делаете, Степан Петрович, разве можно? — Марьюшка поднялась, но, оттесненная, села усталая в сторонке на табурет. Когда Степан домыл углы, соскочила, ловко выхватила ведро и, изогнувшись, понесла выливать.

Вернувшись (руки грязные по локоть), поставила ведро в кладовку, посмотрела на Степана (щеки от стыда красные — глаза испуганные), убежала к себе в каморку. Звякнуло — накинула крючок.

Нет, все-таки странные вещи еще происходят порой в нашем мире! Неспроста от века живет в нас тяга к рассказам очевидцев. Это они, очевидцы, вылезая на рассвете из спальных мешков и отправившись умываться к горной реке, увидели на противоположном берегу волосатое существо, стоящее на кривых ногах, руки до земли, во рту перепачканный землей корень дикого сельдерея. Существо, заметив спешащих к воде приезжих (у каждого полотенце обмотано вокруг голого торса, в руке зубная щетка и тюбик), перестало жевать, повернулось и вразвалку скрылось в окружающем реку подлеске... А с каким восторгом читаем мы перепечатанную в молодежной газете статью из французского журнала о том, что в пещере близ колумбийского города Букараманга местным дантистом найдены камни, на которых техникой неандертальского отщепа выгравированы изображения космического аппарата в виде яйца с ножками, а рядом запряженный в повозку бронтозавр...

Нет, неспроста... Даже наша неторопливая и мало приметная с космических высот провинциальная жизнь нет-нет да и преподнесет сюрприз.

Бронислав Адольфович после очередного безрезультатного похода в кино на последний сеанс с Шурочкой, торопясь домой и проходя в первом часу ночи мимо музея, увидел в окошке свет, а на занавеске две тени — мужскую и женскую. Тени о чем-то взволнованно беседовали, а временами даже протягивали друг к другу руки и соприкасались головами.

«Странно, очень странно! — подумал завсектором. — О чем можно говорить ночью при включенном свете? Кто эти двое? Зачем они забрались в музей, когда у каждого в городе есть квартира?»

Но тут до его ушей донесся вкрадчивый звук приближающегося мотора, вынырнув из темноты, к музею подъехала желтая с красной полосой милицейская машина.

«Ага, будут все-таки брать голубчиков!» — с удивлением и даже испугом подумал Бронислав Адольфович и отошел в тень. Но то, что он оттуда увидел, повергло его в состояние недоумения.

Дверь музея как по мановению волшебного жезла отворилась, и на пороге показалась тоненькая женщина, с которой наметанный глаз Бронислава Адольфовича тут же соотнес виденный в окне силуэт. Из машины выскочили четыре милиционера, в одном из них завсектором узнал начальника городской милиции товарища Пухова. Затем рядовые ловко и уверенно вытащили через заднюю дверь машины нечто, напоминающее одновременно и зубоврачебное кресло и космический аппарат, отправленный к комете Галлея. Аппарат сперва поставили на тротуар, а потом втащили в музей.