Лошадь над городом

Совещание, на котором рассматривались долгожданные предложения, шло уже второй час. У стены, где были развешаны чертежи, стоял Иванов, его осторожный Згуриди послал докладывать вместо себя. Уже по тому, какой скромной точкой в углу одной из схем казался Посошанск, были ясны размах и смелость проекта. Держа в руке указку как шпагу, докладчик отбивался от оппонентов. Он рассекал шпагой зеленые поля и желтые пустоши, указывал, куда течь каналам и где расплываться водохранилищам... Рукотворные озера и реки — есть из чего выбирать, чем загружать отделы, чем гордиться в недалеком будущем.

А первые два этажа гудели. С той самой минуты, когда в директорском кабинете началось совещание, там никто не работал. Все понимали: решается судьба. В зеленых коридорах ходили самые фантастические слухи: оптимисты говорили, что Карцев поставил вопрос о строительстве канала параллельно Суэцкому и что по этому поводу два правительства уже вошли между собой в контакт. Пессимисты, наоборот, предполагали наступление черных дней, сокращение штатов и даже переселение обратно в старое здание на базарной площади. Голубые коридоры были информированы лучше: спорили только о том, на сколько штатных единиц при очередном полете в областной центр замахнется директор.

Обеденный перерыв сбил накал страстей, но после полудня в голубых коридорах снова возник шум. Совещание не кончилось, но слухи обрели новую и твердую почву. Инженеры и техники собирались группами, оживленно обсуждая, покачивали головами, восклицая: «Ну, этого надо было ждать!», «Неужели такая температура воды?..», «А соленость?», «И соленость тоже...», «Тогда, знаете ли...», «А что директор?», «Что ваш директор!..»

Стало известно, что вода в линзе под городом оказалась горячей, как кипяток, и соленой, как волны Красного моря. Что разнюхал это тот же неугомонный Карцев, усмотрев в углу чертежа примечание, написанное малюсенькими буковками. Что на его вопрос — что делать? — Згуриди не нашел ответа и что Неустроев, демонстративно поднявшись и достав сигарету, сказал: «А предложения-то не продуманы...» И что выручил все тот же Иванов, который сказал: «Что особенного? Выведем воду из скважины в водохранилище — остынет. И опресним». И что директор, немного успокоившись, на возражение Неустроева: «А испарения, а температура? А как опреснять? Да тут такие субтропики будут — крокодилов впору разводить», — даже попробовал печально пошутить: «Будет указание, разведем и крокодилов!»

Действительно, все было так, но когда, гремя стульями, совещание стало покидать кабинет, директор задержал в дверях Згуриди, Неустроева и Карцева.

— Товарищи, — сказал он, — придется собраться еще раз, вопрос важный, главное — вода есть, и мы не можем допустить, чтобы комиссия, которую мы ожидаем, не увидела перспектив. Надо объединить усилия. Вместе, только вместе, — и пожал всем троим руки.

Оставшись один, он устало опустился в кресло и протянул руку, чтобы налить воды из графина. В графине отразилось зеленое сукно, но директору показалось, что из-за выпуклого стекла на него смотрит и усмехается кто-то зеленый, покрытый шишковатой броней. Директор вздрогнул, пить воду не стал, а те трое, чьи усилия должны были объединиться, не попрощавшись, уже шагали в разные стороны по розовым коридорам.

Рано утром позвонил Пухов, извинился, спросил: не может ли Степан поехать с ним в район, случилось подозрительное, кто-то начал копать старый курган. Надо определить, тронули или нет воры захоронение, разобраться, что за подкоп. Ехать неблизко, туда-обратно день. Предупредил: заедет во двор. В музее никого нет? Вот и хорошо.

Они умчались, а Мария, погуляв с ребенком, принялась убирать, прошла мокрой тряпкой и шваброй залы, подмела коридор, к полудню добралась до кабинетов.

Заканчивала, как всегда, кабинетом Степана, уже протерла от пыли книжные полки, стол и хотела поставить на место деревянный бокал, в котором Степан Петрович держал карандаши и фломастеры, когда дверь распахнулась и на пороге возникла фигура сухонькой остролицей женщины. Тоскливое предчувствие беды сжало сердце Марии.

— Вот как, здесь кто-то есть? — вошедшая нахмурила брови и окинула Марию с головы до ног недобрым, придирчивым взглядом. — Что вы здесь делаете?

Мария смутилась, ответила невнятно, поставила бокал на стол, попробовала уйти, но для этого надо было обойти незнакомку, а та загораживала дверь.

— Нет уж, вы не торопитесь, не убегайте, — сказала неприятная женщина. — А почему на столе бумаги? Что — уезжая, директор не убрал их? Или это вы их вытащили?

Письмо из Ленинграда, фотографии и брошюра лежат так, как их утром оставил Степан...

— Я не понимаю, о чем вы.

— А я понимаю, слишком хорошо понимаю. Кто вы такая?

Нина Павловна уже убедилась, что Степан действительно почему-то скрыл от нее появление в музее новой уборщицы.

— Так вот какую он подобрал... Старух здесь больше не держат. Это вы распечатали письмо?

В кабинете неожиданно стало душно, раздался угрожающий, давящий на уши звон, он не давал возможности слышать и отвечать.