Лошадь над городом

Мария продолжала хранить молчание.

— Но кто мог напугать ее? Круг таких людей чрезвычайно узок. Не будем перебирать их. В этом кругу, как ни сужай его, всегда останется одна и та же... Простите, дорогая, я не спрашиваю вас ни о чем. Я рассуждаю сам с собой... Возвращаясь к Степану Петровичу, — что гнетет его? Возможность повторения угроз.

Павел Илларионович замолчал, допил коричневую сладкую жидкость, поставил стакан и закончил:

— Но тут, на счастье, я кое-что предвижу: угроз больше не будет. Не смотрите на меня так недоверчиво и не спрашивайте ничего. Может быть, у меня такое предчувствие. Может быть, мне так кажется. Вообще, у меня страсть заглядывать в будущее. А для Вас оно будет хорошим. Вечером, ждите, приду как всегда…

———

Случай правит миром. Порой одного-двух совпадений достаточно, чтобы направить течение человеческой жизни в нужное твердое русло.

Предчувствия Павла Илларионовича оказались не беспочвенными: он, видимо, знал, что в кабинете физиотерапии, где обретался Семен, плохо поставлены учет и хранение приборов, а там, где учет и хранение хромают, неотвратимо следует ждать беды.

Что касается младшего сына Нины Павловны, то и тут было известно, что за машиной он следит небрежно, экзамен на право вождения сдал еле-еле, водит «Москвич» невнимательно, а от невнимательности до дорожного происшествия, как известно, один шаг. Другими словами, у Павла Илларионовича были все основания мрачно оценивать будущее двух братьев.

Но самое удивительное, что эти предчувствия сбылись гораздо раньше, чем он предполагал. Подвели, ох как подвели Нину Павловну сыновья! Не прошло и дня, как у Семена из кабинета физиотерапии была похищена та самая импортная японская ванна небесно-голубого цвета, о которой он говорил. Стоимость ее оказалась баснословно высокой, так как за ванной числилась еще какая-то автоматика, которую в Посошанске никто не видел: ванну привезли опломбированной в контейнере, а когда контейнер вскрыли, то никакой автоматики там не нашли. Подозрения на коварных японцев отпали после того, как выяснилось, что вагон простоял месяц на железнодорожной станции Пенза-товарная, где как раз судили группу расхитителей. Кроме того, установить, кто вскрыл контейнер, кто принимал ванну и за нее расписывался, оказалось невозможным. Что касается Всеволода, то он, совершая левый поворот на базарной площади, наехал на старушку. Старушка оказалась бывшим работником прокуратуры и докой по части уголовных, связанных с автомобилями дел. Грозило условное тюремное заключение на два года с лишением водительских прав.

Нине Павловне стало не до Марьюшки, и ту часть сил, которую она уже была готова истратить на борьбу с подозрительной уборщицей, ей пришлось бросить на спасение сыновей.

Воистину прав был математик Гаусс, который в одиночестве месяцами метал на пустой стол игральные кости и потом тщательно записывал выигрыши и проигрыши. Цифры говорили неопровержимо: случай правит миром.

Наконец приехала и комиссия, которую целую неделю, изнывая от нетерпения, ждал молодой палеонтолог. Возглавлять комиссию было поручено уже знакомому посошанцам пухопаразитологу, которому в жизни доводилось руководить множеством комиссий, не имевших никакого отношения ни к пуху, ни к паразитам. С ним прибыли толстуха-профессорша, большой специалист по ископаемым рыбам, и тощий лаборант-татарин, задачей которого было носить чемоданы академика.

— А ведь я, кажется, в этом городе уже был! — радостно произнес председатель, наблюдая, как муравьями снуют по привокзальной площади посошанцы. — Ну-с, интересно, что тут у вас новенького? Отказавшись от автомашины, он дошел до гостиницы пешком, по пути увидел сияющее стеклом здание «Новоканала», увидел сквер, в котором охаживали кур неугомонные петухи, попросил провести его и по другим улицам, причем сказал:

— Пржеж цекавощ! [1]!

Встречавшие приняли его слова за латынь и, заулышись, согласились:

— Да, да, нельзя дважды войти в одну реку. Увы! Все течет, все изменяется!

В гостинице комиссия разбрелась по номерам, профессор занял полулюкс, толстуха номер на двоих (без соседа), а лаборант отправился в комнату для командированных заготкооператоров.

На следующий день утром они в полном составе уже были в лесу и с любопытством рассматривали сперва березовую рощицу, а затем тронутое ряской зеленое блюдце Щучьего озера.

— И что же это он, по-вашему, тут живет: стегозавр — в озере? А почему не показывается? — с укоризной обратился к молодому аспиранту после некоторого ожидания академик, он стоял у самой воды, уперев палку в песок и навалившись на нее узким животиком. — Нехорошо, молодой человек, нехорошо — рептилиям дышать надо.

— Может быть, Никандр Сергеевич, у реликта растянутый дыхательный цикл? — предположила толстуха, которой, как только она увидела озеро, сразу почему-то стало жаль аспиранта.

— Посидим, подождем, торопиться некуда. Между прочим, каждый раз, когда я пролетаю Копенгаген, там тоже приходится ждать...