Лошадь над городом

После этого милицейская машина тихо ретировалась, а Бронислав Адольфович, резонно сказав себе: «Не вляпаться бы мне еще в одну историю!» — быстро зашагал к дому. Его опасения были основательны: Бронислава Адольфовна уже давно с подозрением смотрела на его поздние отлучки и упорно не хотела верить, что все они связаны с проектом нового канала.

Между тем в музее кипела работа. Милиционеры отнесли аппарат в чулан рядом с большим залом, туда, где Марьюшка до сих пор хранила веники и ведра. Выбросив ведра и веники и козырнув начальнику, милиционеры ушли. Затем как из-под земли появились новые, мастерового вида люди, которые вытащили из чемоданчиков молотки, дрели, отвертки, ловко пробили в стене дыру и стали извлекать теперь из тех же чемоданчиков пассатижи с ручками, облитыми голубым пластиком, мотки липкой изоляционной ленты и электропаяльники. Застучали о пол, заскрипели белые электрические провода. И вскоре прибор был укреплен и даже подсоединен к сети.

Тем временем Пухов задумчиво прохаживался по музею. Мысли его занимал исчезнувший Желудков. Где он скрывается? Как далеко продвинулись его загадочные приготовления? А может быть, он и вовсе покинул город и все, что делается в музее, уже лишено смысла?

Размышляя так, он вышел в коридор, прошел мимо Марьюшкиной комнатки, нажал для чего-то на ручку двери, заглянул в кабинет директора, черным ходом вышел во двор. Результаты осмотра настроили его на благодушный и даже немного игривый лад. Во всяком случае, вернувшись в музей и отыскав юную уборщицу, он попросил ее:

— Если не трудно, повесьте плотный занавес на окно в кабинете директора и приготовьте нам две чашки. Мне, пожалуйста, — чай, Степан Петрович на ночь что пьет? Кофе?

— Тоже чай, — пролепетала перепуганная Марьюшка, поняв, что директор разоблачен.

Но Пухов ласково потрепал ее по руке, сказав: «А вы прелесть! Кольцо у вас на пальце золотое, и форма странная — женская кисть. Откуда оно у вас? Ну, не говорите, не надо...» — и ушел.

Так случилось, что через полчаса оба они, Степан и Пухов, сидели в кабинете, в шатких музейных креслах, неторопливо беседуя. Пили чай вприкуску, на окне висел побитый молью тяжелый гобелен из запасника, а Марьюшка то входила, то выходила, принося поджаренные на масле кусочки булки, которые даже в Посошанске с некоторых пор стали называть тостами.

— Как же вам удалось обнаружить меня? — весело допытывался Степан. — Я ведь ни разу не выходил днем на улицу и вообще все время сидел взаперти.

— Вы читали «Рамаяну?»

— Не только читал, но даже сдавал по ней зачет.

— Помните, что там сказано о следах? Их не оставляют только бессмертные боги и коварные демоны. Закрытая на ключ дверь в комнате уборщицы, причем в комнате лежит ребенок, а в музее никого, кроме нее, нет, это — раз. Вчерашняя газета на столе в вашем кабинете, где подчеркнуты результаты футбольных матчей, это — два. В сарае на земле тяжелый топор и свеженаколотые поленья для печки, — таким топором мог орудовать только крепкий мужчина, — это три. А теперь к делу. Узнали что-нибудь новое о картине?

Степан кивнул.

— О да, вчера пришел ответ из Ленинграда. Картина, как я вам уже говорил, интересовала меня давно. Так вот, — разрешите, я отвлекусь, — меня всегда озадачивала на ней одна вещь...

— Плывущая по воздуху лошадь? — быстро спросил Пухов.

— Да. Во-первых, для чего она? Что значит ее полет? Во- вторых, краска, которой она написана, отлична, а может быть, даже и очень сильно отлична от остальной краски, которой написана картина. Правда, тут нужен специалист, нужен анализ. В-третьих, и техника нанесения мазка тоже подозрительна. Она мне сразу показалась иной. Художник клал мазок, кроя его лаком, снимая ту резкость, которую можно обнаружить в остальной картине. Но все это домыслы, а было еще одно обстоятельство. Мне все время казалось, что про подобное — плывущая по воздуху лошадь — я где-то уже читал. Репродукции запоминаю хорошо, значит — читал. Фантастический персонаж... Немцы и испанцы всегда любили такое. Их гротески и мрачные фантазии разгадывают до сих пор. О, они любили дурачить современников.

— Да, это наука постепенна, — согласился Пухов, — в развалинах Баальбека не нашли ни одного мотора внутреннего сгорания, построенного древними римлянами, а вот искусство... Раскрашенные быки Альтамиры. Раненый олень Фон де Гом, пронзенный стрелами. Их выцарапали на камне и нарисовали тысячи лет тому назад. Только творение художника способно оседлать волну Времени... Что вы предприняли?

— Решил написать своему приятелю в Ленинград, его интерес — как раз живопись Возрождения. Просил помочь. Первые его попытки были безуспешными, но он человек настойчивый, и, когда я неделю назад дал телеграмму — «Спасай!» — он поторопился — и вот наконец вчерашний пакет. История, связанная с этой картиной, оказалась необыкновенной. О ней знают все, кто имел дело с испанской живописью шестнадцатого века. Летящая по воздуху серая лошадь была написана именно тогда, а картина, на которой ее можно было видеть, называлась «Дочь судьи Кеведо».