Лошадь над городом

При этих словах приятный молодой человек с экрана исчез, а место его занял разлапистый, похожий на осьминога пень, который, помахивая черными корнями-щупальцами и вращаясь, плыл по течению. Белые и зеленые струи, сплетаясь, то уводили пень с экрана, то возвращали его. Потом в кадре понесся мусор — куски досок, ветки, пучки мокрой соломы с крыш; камера отъехала, и стал виден весь поток. Вспененная вода мчала среди затопленных берегов, била в крутой бок горы, выкатывала плоские длинные волны на улицу, расположенную на самом берегу поселка.

Мелкие капли дождя часто и густо падали, вода рябила. Снова показали бок горы, но он почему-то вдруг вздрогнул, качнулись наклоненные над водой ивы, задрожали терновые кусты, росшие на самой крутизне, берег медленно пополз вниз, потом опустился в воду и там начал, судорожно подпрыгивая, распадаться на части, а те, в свою очередь, подобно плотам, устремились вниз по течению.

«Хорошо, что нет жертв, — подумал Павел Илларионович, — берег пустынный, ни домов, ни садов на нем не было. Но где это все происходит, интересно?..»

Как бы отвечая на его мысли, на экране снова появился молодой знаток погоды и печально сообщил, что особенно большой ущерб стихия причинила в районе Вапшавелы. Сообщив это, он в утешение показал кадры зарубежной кинохроники — ураган в штате Флорида, где скорость ветра достигала 250 километров в час И где по воздуху летали не только дощатые бунгало и сараи, но даже и автомобили с людьми.

Выключив телевизор, Пухов сел за письменный стол и, достав из ящика чистый лист бумаги и карандаш, нарисовал ствол дерева. На стволе он написал слово «Степняк», а от него в разные стороны повел ветки. Начальник посошанской милиции разрабатывал версии.

На следующий день утром он, сидя за столом в служебном кабинете, еще раз перечитал акт экспертизы.

После слов, относящихся к человеку, оставившему пятнышко крови, шли слова про птицу, которой при жизни принадлежало перо. На удивление много интересного было сказано наукою и о ней. В первом пункте «порода» лиловой шариковой пастой было написано «леггорн», а во втором «пол» — подчеркнуто «женский». Далее говорилось, что курица была при жизни белого цвета, в возрасте от четырех месяцев до полугода, рост имела пятьдесят сантиметров, ширину стопы — шесть. «Смерть была неестественной».

— Конечно, если тебе отрубили голову, — сказал Пухов, но к акту отнесся совершенно серьезно. «Кое-что уже прояснилось. Надо еще раз допросить жену Степняка». Подумав так, он снял телефонную трубку, отдал распоряжение, и не успела трубка коснуться рычага аппарата, как послышались в ней урчание и стук, после чего раздалось даже что-то вроде пистолетного выстрела. Однако Пухов, услыхав этот выстрел, не нахмурился, а довольно улыбнулся — выстрел значил, что дежурный милиционер отделения уже помчался на мотоцикле в Балочное.

Солнечный луч не успел соскользнуть со стола и еще золотил папку с вытисненными на ней буквами «На подпись», когда снова зазвонил телефон и издалека — слабый, но уверенный голос сообщил:

— Товарищ начальник милиции, докладываю из Балочного, ваше приказание выполнено. Все в порядке, гражданка Зульфия Степняк исчезла.

— То есть как? — подумав, недовольно отозвался Пухов. — Исчезают только существа нематериальные, а Зульфия Степняк человек. Она что, нарушила подписку о невыезде? Собрала вещи и укатила?

— У них, как говорят соседи, еще квартира в городе. Так что она там. Адресок имеется. Все в порядке, дом осмотрел, — милиционер недавно проходил переподготовку и щеголял умением докладывать. — Вещи на месте. Дверь заперта на крючок.

— А что куры? — спросил Пухов.

— Кричат, — подумав, ответил милиционер.

— Значит, не кормлены... Вот что: кур покормите, дом опечатайте, сами приезжайте сюда. Проверьте адрес, предупредите еще раз Зульфию, если она там, что город она покидать не должна.

«Ведь надо же: у скромного завхоза городской бани загородный домишко и квартира в городе! Любопытно... О-о, вот и дождь пошел. Невесело, должно быть, там на кургане».

Это Пухов думал о Матушкине.

Затяжной дождь развесил свои полотнища над посошанскими полями. Потянулись наискосок с севера на запад низкие, с черными ядрами тучи, потемнели и легли за городом травы; коснулись пшеница и ковыль земли мокрыми метелками, бессильными зелеными червяками зазмеились на обочинах дорог упавшие одуванчики. Набухли, потемнели проселки. Пройдет трактор — и словно жирные, нарезанные ломтями черные пироги улягутся в колее. Где-то далеко завывает, гудит, как попавшая на клей муха, мотоцикл — застрял совхозный механизатор, даже он не смог рассчитать силу стального коня и силу жидкой, черно-бурой, разлитой в колдобине глины. Действительно: кто кого?