Лошади моего сердца. Из воспоминаний коннозаводчика

В моем распоряжении было дня три совершенно свободного времени, и я стал бесцельно бродить по городу. Вечером поехал в монастырь. Я всегда любил церковное пение, особенно службу в монастырях. Есть что-то особенно притягательное в этой строгой службе, в этих черных монашеских мантиях и клобуках, медленно, как тени, двигающихся в полутемном храме. Отстояв службу, я прошел в монастырскую рощу, где все звенело на разные лады от оглушительного пения птиц.

В эти дни я съездил на Шведскую могилу и побывал на даче у Мясоедова-сына. Дачу построил один из столпов передвижничества, художник Г. Г. Мясоедов, она уже принадлежала только что окончившему Академию художеств его сыну.[133] Молодой человек очень любил старину и охотно показал мне свое собрание. У него был недурной фарфор, стекло, бисер, малороссийские вышивки. Мясоедов предупредил меня, чтобы я напрасно не искал в городах Украины картин наших художников, здесь их совершенно не было. Для этого надо ехать в Петербург, Москву и в Центральную Россию, добавил он. Мясоедов оказался совершенно прав, и почти за год пребывания здесь я купил на Украине лишь маленькую картину Филиппова, две акварели и один или два рисунка.[134]

В разговорах об искусстве я так засиделся у Мясоедова, что, уговоренный любезным хозяином, остался у него ночевать. Ночь выдалась темная и тихая. Сильно парило, как перед дождем, и душистый воздух был полон тепла. По сторонам часто вспыхивали зарницы. Заснул я не скоро, когда проснулся, стояло ясное и теплое летнее утро. В небесной вышине ярко горело солнце, и кругом царила невозмутимая тишина. Как в зачарованном замке, во всем доме было тихо и только в саду, куда я вышел, наскоро одевшись, повсюду слышалось щебетание птиц да лилась с поднебесья звонкая и вольная песнь жаворонка.

Сад дачи был удивительно живописен. В глубине сада находился большой пруд, весь заросший водорослями и обсаженный плакучими ивами. К нему вела аллея из серебристых пирамидальных тополей, которые особенно красивы именно здесь, на своей родине – Украине. Этот пруд не раз писал старик Мясоедов, и я его сейчас же узнал. В саду было много фруктовых деревьев, вишневых куртин и других ягодников. Однако не они составляли красу и прелесть этого как бы нарочито запущенного уголка. Столетние дубы и вязы то собирались в куртины, то поодиночке были живописно разбросаны чьей-то умелой рукой по поляне. Уходящие вдаль аллеи таинственно открывали свои перспективы и манили в прохладу ветвей. Посаженные в виде стены кусты шиповника были усыпаны цветами. Особенно красива была куртина ландышей на скате ручья, через который был переброшен небольшой мостик. Одуряющий запах цветов, тяжелый запах листвы, особый медвяный аромат трав и полевых цветов – все это чувствовалось, бодрило и пьянило. Мало с чем сравнимы могут быть эти впечатления, неудивительно, что в течение года, часто бывая в Полтаве, я постоянно навещал Мясоедова и его знаменитый сад.

В день возвращения комиссии утром я посетил свой Полтавский кадетский корпус. Кадеты были уже распущены на каникулы, и оставались лишь те, кому некуда и не к кому было ехать. Мне и в прежние годы всегда бывало жаль этих товарищей, и я попросил офицера, оставшегося в корпусе с ними, передать им деньги на сласти и удовольствия. Вместе с этим офицером я обошел пустые классы, побывал в корпусной церкви, зашел во все четыре роты, а затем в большой зал, где красовался хорошо мне знакомый портрет Петра Великого и картина Полтавского боя, подаренная корпусу одним из наших императоров. Полтавский корпус носил имя Петровского, а мы, кадеты, были петровцами. Здесь, в этом зале, мне вспомнилось прошлое: многие из нас, мальчиков, жили тогда смелыми, возвышенными мечтаниями и грезили о славном будущем! Где эти грезы? Где эти мечты? Все навсегда унеслось с теми невозвратными годами и с теми людьми.

Вернувшийся в Полтаву генерал-майор А. Г. Яковлев тотчас же вызвал меня к себе. Это был невысокий, плотный брюнет с небольшой эспаньолкой, которая очень шла к его лицу с живыми, красивыми глазами, и, несмотря на года, очень подвижный и свободный в движениях. Генерал Яковлев был родным братом певца Яковлева.[135] В Управлении Яковлев не считался знатоком лошади. Проработав с Яковлевым почти год, я должен категорически опровергнуть это убеждение: Яковлев был опытным ремонтером и стоял вполне на высоте своего назначения.