Лошади моего сердца. Из воспоминаний коннозаводчика

Мой вид, офицерская шинель, извозчик – все это обратило на себя внимание, все чаще и чаще я замечал недоброжелательные, иногда и злобные взгляды. Рядом со мной очутился субъект с длинными черными волосами, курчавой бородой, с каким-то безумным взглядом, весь горевший энтузиазмом, плохо и бедно одетый, с пледом на плечах – словом, тип нигилиста, каким мы представляли его себе в те, теперь уже отдаленные времена. Он свирепо посматривал на меня, потом начал недвусмысленно прохаживаться на мой счет. Сейчас же нашлось несколько человек, которые его поддержали, и положение мое стало очень трудным. Я, вполне сознавая грозившую мне опасность, хладнокровно молчал и напряженно ждал, что будет дальше. Дальше случилось бы, вероятно, очень плохое, если бы извозчик, лучше, чем я, расценивший весь трагизм положения, не спас меня своею находчивостью: он неожиданно соскочил с облучка и стал поправлять седелку. Я понял маневр извозчика и ждал, что будет дальше. Толпа вовсю напирала сзади и, несмотря на явное нежелание и сопротивление, унесла моего «нигилиста». С ним скрылись и те, кто, очевидно, вместе с ним затевал учинить надо мною расправу.

Извозчик опять сел на козлы, затем слез и, взяв лошадь под уздцы, стал просить, чтобы его пропустили в переулок. Это была гениальная мысль: все было проделано так неожиданно, что толпа потеснилась, дала ему повернуть, и мы очутились в переулке. Перед нами была свободная дорога, мы покатили вовсю, однако до «Славянского базара» пробиться было невозможно. Я поблагодарил и отпустил извозчика, и только к вечеру добрался кое-как, кружным путем, к себе в гостиницу.

Тут уже царил если не хаос, то, во всяком случае, беспорядок: у некоторых служащих лица были растерянные, другие ходили, как потерянные, иные злобно улыбались и радовались, ничего нельзя было допроситься, никто не приходил на звонки. Убедившись, что в конторе никого нет, я пошел разыскать знакомую горничную. Это была уже немолодая женщина, поседевшая на службе в «Славянском базаре». Я хорошо ее знал и попросил спрятать мои чемоданы, а когда волнение уляжется – в это мы тогда еще верили – сдать их в контору и сказать, что я заберу чемоданы и расплачусь за номер в следующий раз. Горничная охотно исполнила мою просьбу и добавила, что все пройдет и все успокоится. Пожелав ей всего хорошего, я с одним ручным несессером покинул номер, чтобы поспеть на Курский вокзал к двенадцатичасовому поезду. В швейцарской меня, конечно, никто не задержал, никто не поинтересовался узнать, совсем ли я уезжаю, ибо все были заняты обсуждением событий дня. Добравшись благополучно до вокзала, я сел в поезд и покинул Москву.

Перемены в Прилепах

В поезде народу было битком набито и порядка уже не было никакого. Все-таки удивительно быстро русский человек распускается, теряет сознание собственного достоинства и бросается очертя голову на всякие новшества, предавая забвению прежние формы жизни, с легкомыслием дикаря отбрасывая свое прошлое. Всю ночь я не спал и думал над тем, что случилось. Не раз вспомнил я покойного Ситникова и пожалел о том, что во-время не послушал его мудрых советов. Надлежало в дальнейшем по возможности не допускать новых ошибок, и потому я стремился в Прилепы, чтобы узнать настроение крестьян и хотя отчасти понять, что в ближайшем будущем ждет мое имение и завод.

Из Москвы события докатились уже до Тулы. Попасть в Прилепы мне удалось лишь на следующий день, за мной не выслали лошадей – моя телеграмма запоздала на целые сутки. Удивительно, что она вообще была доставлена, в те дни телеграф был занят рассылкой телеграмм подлеца Гучкова. Эти телеграммы, адресованные «Всем, Всем, Всем», я и сейчас не могу вспомнить без величайшего отвращения! Получить ямских лошадей в Туле оказалось невозможно, весь город был как в угаре, и я «имел счастье» и здесь попасть на торжество революции.

В гостинице я узнал, что в ночь был арестован тульский губернатор, почтенный А. Н. Тройницкий.[154] Несчастному не дали даже одеться: подняли с кровати, напялили на него генеральскую шинель и так, босого, толпа протащила его по улицам из губернаторского дома сначала в городскую думу, где собрались все революционеры, оттуда его отправили в тюрьму. Арестованны были другие должностные лица – вице-губернатор, полицмейстер, вся старая власть. Надругательству и издевательствам при этом, конечно, не было конца. Из окна гостиницы я наблюдал шествие народа с красными флагами и прочие демонстрации. Нечего было и думать в тот же день выбраться из города.

На другое утро приехали мои лошади и я поспешил в Прилепы. Начиная от заставы и вплоть до усадьбы я встречал немало пеших и конных, которые спешили за новостями в город. События развивались в те дни с головокружительной быстротой. Известие о перевороте уже разнеслось по деревням нашей волости, в селах были назначены шествия и сборища.