Лошади моего сердца. Из воспоминаний коннозаводчика

В то время Буланже вместе с Ческиной уже жил в Прилепах. Как состоялся переезд Буланже из Тулы в Прилепы? Когда большевики взяли власть в свои руки, Кауль[168] предложил Буланже вступить в партию большевиков, но правоверный эсер наотрез отказался. Зиму он еще проработал на прежнем месте, но в марте ушел. Деваться было некуда, средств, конечно, никаких. Он решил пожить в деревне и намекнул Покаржевскому, что охотно бы воспользовался моим гостеприимством. Я был рад отплатить ему за его любезность и поддержку, которую он оказывал мне и заводу, и пригласил его вместе с Елизаветой Петровной. Они приехали и прожили у меня четыре или пять месяцев.

С Буланже я и решил посоветоваться, какие принять необходимые меры, ибо зима не за горами, а никаких запасов кормов не было. Когда произошло убийство, он с Ческиной находился в Туле, вернулись к вечеру. Павел Александрович возмутился дерзостью заговорщиков, ибо время стихийных погромов уже миновало. Поздно вечером у нас состоялось совещание. Я откровенно сообщил Буланже, что деньги мои подходят к концу, что больше покупать корма я не могу и завод обречен на гибель, если его не возьмет в свои руки государство и не установит здесь хотя бы относительно твердый порядок. Национализация завода – другого выхода я не видел и прямо сказал Буланже, что предпочитаю, чтобы многолетние труды мои не пропали даром и ими воспользовалось государство, чем видеть, как все это бессмысленно погибнет и пойдет прахом. Буланже ответил, что давно думал об этом, но со мною, бывшим владельцем, стеснялся говорить на эту тему, но раз я сам пришел к такому выводу, то он приветствует меня, считает, что я поступаю правильно и патриотично, и берется, по крайней мере попытается, получить для меня известную сумму денег в качестве компенсации за купленные корма и провести национализацию завода.

«Как вы этого достигнете? – спросил я. – Ведь хотя есть Декрет о племенном животноводстве, но существует он только на бумаге, в деревне делают что хотят, и сама власть в Москве не всегда уверена в том, что ее распоряжения будут исполнены».[169] «Попытаюсь», – ответил Буланже и на другой же день уехал в Москву. С нетерпением ожидал я возвращения Буланже. Наконец он, сияющий и довольный, приехал, привез деньги и распоряжение Совнаркома немедленно национализировать Прилепский завод и принять меры для его охраны. Буланже рассказал, что он был в Кремле, виделся с Бонч-Бруевич и через нее все провел, его зовут работать в Москву и предлагают большой пост. Выходило, что в его лице я имел выдающегося защитника, человека, ко мне расположенного, который мог бы мне всегда помочь в трудную минуту. Я искренне поздравил Буланже с успехом.

Жизнь в Прилепах закипела. Прибыли местные власти, составили описи лошадей и всего имущества, приехал новый управляющий. Завод перешел в ведение Губернского земельного отдела (ГЗО), и местные головотяпы получили права здесь распоряжаться. Были отпущены кредиты. Прилепский завод стал первым конным заводом, который был национализирован целиком. Другие уцелевшие заводы национализировали по примеру Прилепского.

Мое положение чрезвычайно укрепилось: крестьяне увидели, что у меня есть связи, что я имею поддержку в центре, раз меня не выселяли из имения. Буланже отказался ехать на ответственную работу в Москву и тоже жил в Прилепах. Крестьяне тужили, что пропустили момент и не разгромили Прилепы, а когда заводу вскоре после национализации отрезали сто шесть десятин земли с лугами, их негодованию не было предела. Меня ругали и кляли, но поделать уже ничего не могли: завод принадлежал не Бутовичу, а государству.

Итак, труды мои не пропали даром: я отстоял завод, пересидел полосу погромов, не струсил и спас одно из лучших орловских гнезд в стране. Хотя я потерял его как собственник, но имел утешение видеть, что труды долгих лет, уже приносившие ценные плоды, не пропадут даром, что имена прилепских родоначальников и родоначальниц завода, а с ними и мое скромное имя еще долго будут жить в памяти охотников и повторяться всеми, кто работал, работает и будет работать над орловским рысаком. После национализации можно было облегченно вздохнуть, не принимать каждую минуту Ивана или Фому, не быть под угрозой удара из-за угла – словом, отдохнуть душой и телом. Хотя передышка и не была продолжительной, но все же дала мне возможность вполне прийти в себя и запастись силами для новой борьбы за коннозаводство, на этот раз уже во всероссийском масштабе.

Миссия Буланже