Читаем Лошади моего сердца. Из воспоминаний коннозаводчика полностью

После того как Буланже столь блистательно устроил дела Прилепского завода, мне стало ясно, что его связи в коммунистических кругах значительнее, чем я предполагал. Это обстоятельство, чрезвычайно важное для того времени, было мною учтено. Наша совместная жизнь в Прилепах продолжалась. Это было время, когда далеко не все рысистые заводы были национализированы. Хотя заводы были объявлены собственностью государства, но много племенного материала оставалось в частных руках. Лошади буквально голодали или же захватническим порядком отбирались для разных транспортов и других нужд. Много лошадей, часто очень высокого коннозаводского значения, сосредоточилось у крестьян. Естественно, долго они там удержаться не могли и были бы либо проданы, либо уничтожены. Обо всем этом я получал письма и даже телеграммы, которые сохранились в моем архиве. У меня спрашивали совета, жаловались, указывали, что коннозаводство гибнет, и задавали вопрос: как быть? Эти письма приходили пачками, и я начал читать Буланже отрывки из них. Павел Александрович пожимал плечами, негодовал и говорил, что надо принимать меры, но какие именно – сам не знал. А положение все ухудшалось, и стало ясно, что рысистое коннозаводство обречено на гибель, ибо один Прилепский завод плюс еще два-три, если они уцелеют, не могли составить будущее коннозаводства или возродить его.

Я видел, что надо действовать. Раз Буланже так удачно укрепил положение Прилепского завода, то, быть может, он сделает попытку спасти и остальное, что еще возможно спасти и следовало спасти во что бы то ни стало. Так родилась у меня мысль о миссии Буланже: вокруг него должны были объединиться все наличные в то время коннозаводские силы для работы по спасению коннозаводства. Другого выхода я не видел, ибо в то время коммунисты не располагали полнотою власти, их распоряжения исполнялись на местах постольку поскольку, Декрет о племенном животноводстве оставался мертвой буквой и исполнялся там, где случайно находился какой-нибудь фанатик-животновод или лошадник.

Из Орла мне сообщали, что у них, например, нашелся некто Потёмкин, агроном по образованию и зоотехник по призванию. Основываясь на прилепском примере, он сумел национализировать стада и конные заводы Орловской губернии и деятельно работал.[170] Мне писали, что можно быть совершенно спокойным за судьбу коннозаводства в Орловской губернии, ибо Потёмкин все сумеет отстоять и удержать в своих руках.

Одновременно из Москвы шли самые неутешительные сведения: Шемиот-Полочанский,[171] поставленный во главе отдела животноводства Наркомзема, окружил себя ветеринарами, никуда не выезжал, засел за циркуляры и инструкции и равнодушно взирал на все, что творилось вокруг. Я сообщил обо всем этом Буланже, указал ему, как много может сделать один человек, если он желает и умеет работать, и затем сказал, что ради спасения рысистого коннозаводства совершенно необходимо создание особого органа, параллельного отделу животноводства. Я добавил, что он, Буланже, единственный человек, который может провести в жизнь эту идею. «Подумайте, Павел Александрович, на вас ложится историческая миссия, и благодарные потомки будут чтить ваше имя». Я говорил искренне и убежденно. Наивный человек, в то время я еще верил в какую-то благодарность потомков и признание заслуг современниками! Теперь я знаю, что вместо этого люди вас обязательно оклевещут, выдадут за подлеца и мерзавца и все это сделают из зависти и других, еще менее похвальных чувств. Я это испытал на себе, а потому так смело и уверенно пишу об этом. Сколько добра сделал я людям за эти десять лет, скольким помог, скольких спас, сколько работал на благо отечественного коннозаводства, но ни от кого не видел ни благодарности, ни признания!

Буланже был старше меня, больше видел и лучше знал людей, а потому, когда я стал говорить о благодарности потомков, он самым искренним образом расхохотался и сказал: «Вот на это, Яков Иванович, я вам скажу: вместо благодарности, признания и прочего, если прибудут белые – повесят, а красные – при первом неудачном шаге выкинут или в лучшем случае забудут о вас». Сколько раз потом я вспоминал эти пророческие слова… Но тогда я не сдавался и продолжал стоять на своем.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»

«Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» – неслось из всех немецких станций оповещения, стоило ему подняться в воздух, и «непобедимые» эксперты Люфтваффе спешили выйти из боя. «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас», – сказано в его наградном листе. Единственный Герой Советского Союза, трижды удостоенный этой высшей награды не после, а во время войны, Александр Иванович Покрышкин был не просто легендой, а живым символом советской авиации. На его боевом счету, только по официальным (сильно заниженным) данным, 59 сбитых самолетов противника. А его девиз «Высота – скорость – маневр – огонь!» стал универсальной «формулой победы» для всех «сталинских соколов».Эта книга предоставляет уникальную возможность увидеть решающие воздушные сражения Великой Отечественной глазами самих асов, из кабин «мессеров» и «фокке-вульфов» и через прицел покрышкинской «Аэрокобры».

Евгений Д Полищук , Евгений Полищук

Биографии и Мемуары / Документальное
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное