Лошади моего сердца. Из воспоминаний коннозаводчика

Казалось, счастье, так часто сопутствовавшее всем моим делам и начинаниям, покинуло меня и фортуна повернулась ко мне спиной. Звонить в тот же день Усиевичу я не счел удобным, так как не сомневался в том, что сейчас ему не до меня, и решил выждать несколько дней, полагая, что человека, который войдет в мое положение и, вероятно, захочет помочь мне, я найду в лице Александра Ивановича Муралова, брата Николая Ивановича Муралова, с которым я был в таких хороших отношениях.

На следующий день я зашел в Наркомзем. Там, в отделе коннозаводства, да, вероятно, и во всех других отделах и управлениях, царило величайшее возбуждение. Никто не работал, все носились по кабинетам, обсуждали свое положение. В отделе коннозаводства мне сказали, что ушел не только нарком, но и оба его заместителя и все члены коллегии. Это был полный разгром. Чуткий нюх советских чиновников им подсказывал, что неизбежны перемены во всем аппарате. Отношение ко мне сразу переменилось: раньше, во время моей борьбы с ними, эти господа боялись не только со мною разговаривать, но даже на меня смотреть, а теперь, учитывая появление на сцене А. И. Муралова, передо мною заискивали.

Итак, я решил выждать и после приезда Александра Ивановича Муралова из Нижнего направиться к Усиевичу и довести дело до благополучного конца. Но мой главный враг Синицын не дремал. Как я узнал позднее, он решил нанести мне сокрушительный удар, ибо прекрасно понимал, что при изменившемся положении в Наркомземе я не премину нанести ему такой же удар, и потому меня надо убрать до приезда Муралова. Будущее ничего хорошего не сулило Синицыну, предвещало потерю места, квартиры и отъезд из Москвы в провинцию, чего эти господа, быстро превратившиеся в сибаритов, боялись пуще огня. При Смирнове Синицын ничего предпринять не смел и не без трепета ожидал разбора моего дела, тем более что Савченко от него отвернулся и поспешил умыть руки. Но Смирнов неожиданно ушел с поста наркома, и тут-то Синицын, воспользовавшись общей суматохой, и предложил Савченко послать отношение в ГПУ с просьбой меня арестовать, приложив материалы Андреева. Синицын справедливо рассудил, что был бы человек, а вина найдется! Савченко ухватился за это предложение, в срочном порядке была составлена бумага, подписана Савченко и отправлена в ГПУ. Бумага находится в моем деле, и я имел возможность официально ознакомиться с ней.

Мне остается рассказать, как я провел последний день перед арестом.

Это было на третий или четвертый день после ухода Смирнова, я никак не мог дозвониться до Усиевича. В тот день я встал довольно рано и поехал на бег посмотреть проездки. Кстати, там у меня был неурегулированный счет рублей на шестьдесят с небольшим, и я намеревался их получить. Велико же было мое удивление, когда главный бухгалтер шепотом, чтобы никто не слышал, предупредил меня, что он имеет точные сведения о том, что за мной следят и что я буду со дня на день арестован. Затем он взял с меня чуть ли не клятву, что я никому не скажу о его предупреждении. Я, конечно, его поблагодарил за участие, но не придал его словам решительно никакого значения. Уже позднее, сидя в тюрьме, я понял, почему был осведомлен главный бухгалтер ипподрома: очевидно, он узнал об этом в отделе Наркомзема.

Как я жалел о том, что не внял его словам! Я успел бы уничтожить свою адресную книжку, письма и записки, где были имена многих лиц, кого потом вызывали на допрос. Правда, эти люди не пострадали, но сколько они волновались! Не могу не вспомнить сердечно этого бухгалтера, имени которого, к сожалению, не знаю. Раз знал он, знали и другие, но он единственный решился меня предупредить. Теперь я не сомневаюсь, что обо всем был осведомлен и Пейч: когда из бухгалтерии я зашел к нему в кабинет, он вскочил и прямо-таки сбежал от меня. Предупредить меня он и не подумал.