Лошади в океане

Сколько, значит, мешков с бедою
и тудою стаскал и сюдою,
а сейчас ему — ничего!
Очень даже неплохо!
Отвязались от него,
потому что такая эпоха.

Отпустили, словно в отпуск.

Пропустили, дали пропуск.
Допустили, оформили допуск.

Как его держава держала,

а теперь будто руки разжала.

Он и выскочил, но не пропал,

а в другую эпоху попал.

Да, эпоха совсем другая.

А какая? Такая,
что ее ругают,
а она — потакает.

И корова своя, стельная.

И квартира своя, отдельная.
Скоро будет машина личная
и вся жизнь пойдет отличная.

На «Диком» пляже

Безногий мальчишка, калечка,
неполные полчеловечка,
остаток давнишнего взрыва
необезвреженной мины,
величественно, игриво,
торжественно прыгает мимо
с лукавою грацией мима.
И — в море! Бултых с размаху!
И тельце блистает нагое,
прекрасно, как «Голая Маха»
у несравненного Гойи.

Он вырос на краешке пляжа

и здесь подорвался — на гальке,
и вот он ныряет и пляшет,
упругий, как хлыст, как нагайка.

Как солнечный зайчик, как пенный,

как белый барашек играет,
и море его омывает,
и солнце его обагряет.
Здесь, в море, любому он равен.

— Плывите, посмотрим, кто дальше! —

Не помнит, что взорван и ранен,
доволен и счастлив без фальши.

О море! Без всякой натуги

ты лечишь все наши недуги.
О море! Без всякой причины
смываешь все наши кручины.

Разные формулы счастья

В том ли счастье?
А в чем оно, счастье,
оборачивавшееся отчасти
зауряднейшим пирогом,
если вовсе не в том, а в другом?

Что такое это другое?

Как его трактовать мы должны?
Образ дачного, что ли, покоя?
День Победы после войны?

Или та черта, что подводят

под десятилетним трудом?
Или слезы, с которыми входят
после странствий в родимый дом?

Или новой техники чара?

Щедр на это двадцатый век.
Или просто строка из «Анчара» —
«человека человек»?

«Не верю, что жизнь — это форма…»

Не верю, что жизнь — это форма
существованья белковых тел.
В этой формуле — норма корма,
дух из нее давно улетел.

Жизнь. Мудреные и бестолковые

деянья в ожиданьи добра.
Индифферентно тело белковое,
а жизнь — добра.

Белковое тело можно выразить,

найдя буквы, подобрав цифры,
а жизнь — только сердцем на дубе вырезать.
Нет у нее другого шифра.

Когда в начале утра раннего

отлетает душа от раненого,
и он, уже едва дыша,
понимает, что жизнь — хороша,

невычислимо то понимание

даже для первых по вниманию
машин, для лучших по уму.
А я и сдуру его пойму.

Сельское кладбище

(Элегия)