Читаем Лоскутная философия (СИ) полностью

Только как они стались, эти вот старцы? Что презирают их в спешке к ярким-де личностям, дабы с трепетом славить хамов либо шутов? И чт'o мне в них? Может, то, что подобные старцы как бы не Боговы и в Него в должном смысле не верят, а только ведают, что к роскошеству жизни придано нечто с именем "бог"? Плюс ведают, что рай, может, не Господа, а ТОГО, из ЧЕГО Бог отставил нас, уведя в Свой мир догм, - чтоб властвовать, и, возможно, чтоб рай убить и ТОГО, верно, ЧЕЙ рай?.. Женское бытие... нет, жизнь - мне по вкусу, как и жизнь старца из незначительных; хотя женщин я трушу, чувствуя, что, в конце концов, уцелеют они, не мы. И Христос сказал, Он придёт, если "станут одно", вне пола (не андрогин ли?). Кажется, рядом зреет могущество, что не давит нас, но вбирает с любовью, рознь сексуальную сводя в целое. И ещё что я воин, чувствую, и возвестник их, женщин. Ведь, при их слабости, они крепче, точно не люди. Ученный нисходить к ним, "спутницам", как трактуют, я всё же ведаю, что попутчики - мы как раз. Точно псы следопытов - мы подле женщин, действенней в деле, но не первичны, приданы истым, экзоскелет их. Власть мужчин - бунт зазнавшихся роботов (и Ахматова мнила нас низшей расой). Наш долг - исследовать и докладывать, а они постулируют, чт'o принять. Наш прах кроет пространства врозь и спорадами; нас находят в морях, на горах, в пустынях, нынче и в космосе, выполняющих миссии. А они ждут нас с рапортом. Мы ловчим подчинить их, телом и разумом, но они осторожно, бережно правят к нужному, знай всю меру которого, ужаснуться бы. Цель их - выход из Бога в области НЕЧТО... может, в ПРАМАТЕРЬ?.. Мы - уж не Богов ли меч на женщин? Видя их, мучаюсь тем двуличием, с каковым они, наше как бы подспорье, вдруг нас отменят. Так мамонт чувствовал, что ничтожные крысы слопают род его...


340

Как соборный мозг редуцирует Бога.

Явно, есть разница меж Христом, как учил Он, и христианством. Это последнее, что творилось столетия битв, полемики, компромиссов, сделок и шулерств, лишь адаптив.

Как было всё, по Флоровскому, богослову-историку? В спорах церкви, считал он, вызналась "смутность" христологических терминов, "шаткость" принципов христологии; слово путалось и сбивало мысль; и потребен был весь накал аналитики, чтоб "ковать" положения, не мешавшие, но, напротив, внушавшие воспринять правду веры как правду разума, - дабы стала возможна, без антиномий, речь о Христе как Боге-и-Человеке.

Как характерны ссылки на "смутность", "шаткость", "неясность", что адресуют к картезианским "чётко и ясно" умственных видений, при каких всё "неясное" и "нечёткое" обрезается до удобнейших разуму, им приемлемых мер. Важен в этой связи и сам термин "христологический" vs "христова" и "христианского", тяга "знанием" поверять Христа, при всём том что нельзя это сделать, не обтесав Его нашей логикой, кою Он приходил избыть.

Объяснить Христа сложно, не опошляя, не принижая, не редуцируя, вот поэтому "слово путалось и сбивало мысль"; ибо Он учил о безумном, невероятном, разум смущавшем. Цель была в сложных христологических нескончаемых тяжбах обосновать власть разума, чтоб, вне всяких двусмыслиц и разноречий, так трактовать Христа, как решат (постулируют) состоящие под влиянием человеческих мнений и знаний клирики. Образованные культурные осмеяли ап. Павла, оповестившего их в Афинах (I век) о бессмертии, что явил Христос. Но всеобщий исход к Христу обязал эрудитов, ищущих власти, стать христианами, чтоб "познать" Христа, - как до этого познавалось ими добро со злом, - а "познав" Христа, оправдав в своём разуме, управлять Им средством "ясных" трактовок, созданных, вспоминая Флоровского, напряжением всех активов рассудка, не применимого к сверхприроде Христа, с той целью, чтоб сверхприродное обратилось в искусственность Халкидонского ороса и Никейского символа, толковавших как надо. Зиждилось восприятие истин веры как истин разума, к чему звал Аквинат и с чем страстно боролся Павел-апостол, напоминавший, что мудрость мира - глум перед Богом. Суть Христа, извращённую разумом, низвели в христианство, - пусть ни неясности, ни нечёткости, ни двусмыслицы, ни, выходит, потребности, чтоб чеканить "понятия", в Христе нет. "Кто думает между вами быть большим, будет слугой вам; также кто думает между вами быть первым, будет рабом вам" (Мат. 20, 26-27). Надобны ли таким словам толкования и чеканки?


341

Перейти на страницу:

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне
12 великих трагедий
12 великих трагедий

Книга «12 великих трагедий» – уникальное издание, позволяющее ознакомиться с самыми знаковыми произведениями в истории мировой драматургии, вышедшими из-под пера выдающихся мастеров жанра.Многие пьесы, включенные в книгу, посвящены реальным историческим персонажам и событиям, однако они творчески переосмыслены и обогащены благодаря оригинальным авторским интерпретациям.Книга включает произведения, созданные со времен греческой античности до начала прошлого века, поэтому внимательные читатели не только насладятся сюжетом пьес, но и увидят основные этапы эволюции драматического и сценаристского искусства.

Александр Николаевич Островский , Иоганн Вольфганг фон Гёте , Оскар Уайльд , Педро Кальдерон , Фридрих Иоганн Кристоф Шиллер

Драматургия / Проза / Зарубежная классическая проза / Европейская старинная литература / Прочая старинная литература / Древние книги