Лоскутное одеяло

Где бы ни появился Козловский, он - центр внимания, вечно что-нибудь затевает. На Пушкинском празднике в Михайловском был такой случай. Сначала с детским хором Иван Семенович пел в Святогорской церкви, на нем было какое-то золототканое облачение, видимо, из гардероба Большого театра, а за его спиной мерцал необыкновенный розовый свет, который он сам и придумал. Пел он, как всегда, божественно. Все было так восхитительно, что прихожане, выйдя из церкви, наградили его аплодисментами и криками, словно после "Риголетто". Потом - на лугу стояла эстрада для поэтов и артистов, с которой Козловский обратился к собравшимся с просьбой отодвинуть стол президиума в сторону и очистить место для полонеза, который он затеял танцевать с желающими из публики. Публика сидела тут же на траве и смотрела на него с обожанием. Он спустился на лужайку, взял себе в пару хорошенькую девушку, пригласил всех желающих, включили музыку, и Козловский торжественно пошел в полонезе, открыв бал. За ним потянулась длинная шеренга парней с девушками из окрестных сел - в сарафанах и джинсах. Все чинно шли за Иваном Семеновичем, чувствуя себя гостями на петербургском балу. Но на эстраду они не поднялись, а, танцуя, пошли дальше за новоявленным Орфеем в близлежащую рощу. Только их и видели. Оставшиеся весело недоумевали, мы же со своими аппаратами бросились в лес узнать, в чем дело, куда увел их неуемный Козловский.

Оказалось, что он всех собрал в перелеске и разучивает "Девицы-красавицы". Ему с восторгом и внимали, и подпевали. Он начисто забыл об эстраде и самозабвенно дирижировал. О возвращении не могло быть и речи.

Ираклий Андроников, многолетний устроитель Пушкинских дней, объявил, что праздник все-таки продолжается, велел восстановить порядок на эстраде, и снова поэты и артисты читали стихи во славу Пушкина. А под конец на сцену поднялся импровизированный хор под управлением Ивана Семеновича и с огромным успехом спел только что отрепетированную песню из "Евгения Онегина"!

4 августа. Приехали мы с Инной на дачу к Майе. Та только что вернулась с гастролей и привезла машинку для стрижки газона. Однако выяснилось, что траву сначала нужно скосить косой, а уж потом машинкой.

- Но никто из нас не умеет косить. Пришел мужик из деревни, а коса тупая, и у него ничего не вышло. Такая досада!

- Никакой досады, - сказала Инна. - Дайте мне косу.

- А ты умеешь косить? - удивилась Майя.

- Конечно. Когда я работала в библиотеке в Таллине, нас летом посылали на сенокос, там я и научилась.

Она схватила косу, и - хыть-хыть - трава так и ложилась ей под ноги. Щедрин, балетмейстер Энн Суве, который был с нами, и я вытаращили глаза, а Майя громко смеялась:

- Нет, это что-то! Стоят три мужика, три орясины и смотрят, как одна хрупкая еврейка размахивает косой и косит лужайку!

ПОДПИСЬ К ФОТОГРАФИИ ОЛЬГИ ЛЕПЕШИНСКОЙ

Восхищенный Лепешинской, я послал ей письмо с просьбой автографа, но фото у меня не было. В ответ получил эту прекрасную фотографию 7.2.41 года. В 1960 году мы с О.В. были вместе (туристами) в Италии и познакомились, несколько раз по возвращении виделись. В 1961 году я снимал кино с Владимиром Васильевым, он в то время танцевал с Лепешинской в "Вальпургиевой ночи". Я передал с ним фотографию Ольге Васильевне, как напоминание о заочном знакомстве, но чтобы он только показал ей и вернул мне обратно. Лепешинская посмеялась, поставила 14.2.61, но ему вернуть забыла. И только когда мы с нею делали фильм о Баланчине, она мне вернула фото и на нем появилась третья дата - 14.6.1976!!

Тридцать пять лет я брал у нее автографы!

1977

[29 января. За это время:

В августе Инна ездила туристкой в Италию. В октябре летала с делегацией в Японию.

В октябре приезжали из Лос-Анджелеса тетя Эльза и Джулс туристами. Принимали их у себя на другой день после прилета Инны. Я же еле двигался из-за радикулита.

Л.Ю. с отцом летала в Париж в ноябре, где они шикарно жили в "Плазе" и вели светский образ жизни. Инне перепал туалет от Сен-Лорана.

Осенью прошлого года развернулась на студии борьба с Усачевым. Он ездил с группой Вермишевой по странам демократии. Там распоясался, хамил, грозил. Одним словом, бесчинствовал. Да еще подрался с операторами. И пришла телега от поляков, и тут и наши написали всякие заявления. Началась борьба, где на одной стороне Усачев, Семин, Аветиков, Рычков и еще несколько человек, а на другой вся студия. Исключили его из партии, хотя вышеназванные были против.