Лоскутное одеяло

Смирнов Л.И. 20 февраля затребовал характеристику и состояние здоровья. Состояние - плохое. Начали срочно колоть АТФ и кокарбоксилазу.

Самое страшное в моем состоянии - что мне не верили в период следствия и на суде. Меня перебивали. Это метод моего обвинителя. Думаю, лучшее в моем положении, это дожить до конца срока - 3 года и 9 месяцев. Вероятно, стоило жить, чтобы ощутить в изоляции, во сне, присутствие друзей, их дыхание, их тепло и запахи, хотя бы ананаса!, которого Вы касались.

Сергей".

Я переписал ответ Л.Ю.:

"Бесценный наш Сергей Иосифович!

Беспокоимся, беспокоимся.

Что будет дальше?

Почему в Виннице?*

Когда увидимся?

На что надеяться?

Смотрели наконец "Зеркало". Все понятно и малоинтересно, и снято посредственно. Но все же не скучала, хотя плохо слышала и стихи Тарковского, и голос Смоктуновского за кадром. Ведь я глуховата. Вася отнесся к картине более терпимо. Ему даже, скорее, понравилось. А Ренато Гуттузо, который был с нами, доволен, что и сняли, и показали такое, и удивлялся на наших зрителей: сказал, что у них через 15 минут половина зала опустела бы.

При всем моем чудесном, доброжелательном отношении к режиссеру - никакого сравнения с "Ивановым детством" и "Рублевым", а уж с Вами - говорить нечего!!

Обнаружили у нас сказки Андерсена в прекрасном немецком издании*. Господи, что же делать!..

Как Ваше здоровье? Берегите себя, если можете. Обнимаем, целуем, ждем.

Лили, Вася.

P.S. Сереженька, крепко целую тебя.

Вася.

Это твоя фиалка. Она регулярно цветет. Л.Ю. ее поливает".**

20 апреля. Поехал с лекциями по Волге. "Артисты в документальном кино". Райкин, Утесов, Шульженко, потрясающая и непостижимая Русланова. Вернулся через две недели. Огромное впечатление произвел на меня мемориал в Ульяновске. Мраморный небоскреб над домиком вождя, и тут же, за углом - утлые избушки с наличниками, водоразборные колонки с ведрами, во дворах деревянные нужники! Вспоминается меткое замечание Коко Шанель: "Я думала, что сначала всем построят уборные, а уж только потом полетят в космос". Разве это не про Ульяновск?

12 мая. Снимаю (к 30-ю победы) "Вспоминая военную песню". Интересная беседа с Соловьевым-Седым. Очень волнующая история создания песни "Вставай, страна огромная!", сохранились ноты, документы, участники первого исполнения... Я так хорошо помню, как она зазвучала в первые дни войны!

Ездили снимать на фестиваль военной песни в Новороссийск.

26 июня. Хоть и консервация "Зыкиной", но надо было снять "Поэторию" Щедрина, которая исполняется крайне редко. Вот мое письмо домой из Ленинграда 24 июня 1975.

"...Здесь очень жарко и светло, что мучительно. Всю ночь напролет сплю в темных матерчатых очках, как в самолете. С самого начала все здесь не заладилось. Поместили в номер с незнакомым украинцем, который поднимается в 7 утра, начинает жужжать бритвой, напевая, но не под нос, а громко. Я решил переехать к знакомым, которые меня звали нарасхват. Но только я направился к одним, как в этот день к ним приехали гостить пять немцев (верно, в связи с годовщиной нападения на СССР). Только я хотел откликнуться на другое приглашение, как там заболела старая мама и они не могут уехать на дачу. Я переехал к Фишману, удобная квартира в центре, но сиамский кот всю ночь летает с люстры на шкаф и обратно, как воробей, а в 9 утра хозяин начинает заниматься на виолончели. Звала меня жить В.Козинцева, но я постеснялся и ограничился визитом. Вчера был у нее, долго разговаривали, сидя под Шагалом, Леже и Фальком. Валентина Георгиевна рассказала, что когда Козинцев снимал "Дон Кихота", то никак не мог заставить Черкасова в какой-то сцене расплакаться. А потом вдруг Н.К. заплакал совсем в другом месте, и Козинцев сказал тихо Валентине Георгиевне: "Наверно, вспомнил, что переплатил на даче за дрова". Но это так, к слову.

Со съемками "Поэтории" в Зале филармонии тоже все не слава Богу. Мы должны снимать соло Зыкиной - "Матерь Владимирская" - для фильма. Дирекция только что не взашей нас выталкивала, несмотря на договоренность из Москвы. Пыльным мешком по загривку. Еле-еле пустили снимать на репетицию и то после того, как я обещал Темирканову выключить свет по первому его требованию. Левитан, конечно, нагнал уйму света, зажег страшные и громоздкие пятисотки, с которыми еще снимали Веру Холодную с Полонским... Под окном шумел дизель, и вонь бензина доходила до белоснежного зала, но, к счастью, никто не догадывался, что это гадили мы. Мы хотели снять, но Зыкина пела вполголоса, как на именинах у тети Сони. Подмурлыкивала. Никуда это, конечно, не пойдет. А сам концерт, где Люся пела отлично и где Вознесенский читал блестяще, не разрешил снимать Темирканов, как его ни просили Люся, Андрей, Щедрин, Майя, которая приехала с Родионом. Темирканов репетировал мало и не был уверен, что все пройдет хорошо, и не хотел, чтобы это осталось на пленке. Вся наша экспедиция впустую (восемь человек). Едрена мать! (Темиркановская...)"