– Все вы, хериуша, приходите кормиться от даров земли нашей. И никто из вас не желает служить Владыке Та-Кемет, пока вас не заставишь силой! – неожиданно надменно воскликнула принцесса. – Ладно – иди пока! Отнесите в комнату гостя пищу его!
6
К ночи рана Лота снова разболелась. И хорошо, что пришел к нему Джахи, посланный принцессой. Добрый лекарь очистил рану и снова смазал своей чудодейственной мазью. А когда уходил, дал проглотить Лоту порошка, разбавленного в вине, и вскоре Лот крепко заснул. А проснувшись утром, почувствовал себя бодрым и почти уже здоровым. Тем сильнее ощущал он беспокойство неопределенности своего положения в стенах дворца. Не гостем он чувствовал себя здесь, а пленником – полевой птицей в золотой клетке.
Оказалось, что его пробуждения ждали. Только он поднялся с постели, явились служанки, чтобы помочь необычному гостю совершить утреннее омовение. А едва они ушли, вслед за ними вошел улыбчивый лекарь.
– Болит рана? – спросил, завершив втирание, Джахи, и попросил, чтобы Лот осторожно приподнял руку. – Теперь я могу сказать точно, что кость цела. А через несколько дней рана и вовсе заживет – и боль окончательно уйдет. Если ты, конечно, будешь беречь руку от тяжелой работы и пользоваться мазью, как я тебе говорил.
– Ты настоящий чародей, Джахи, – поблагодарил его Лот.
– Я всего лишь человек, прочитавший много мудрых папирусов в храме Хонсу,74
– улыбнулся польщенный лекарь.– Джахи, могу я тебя кое о чем попросить? – спросил, смущаясь, Лот.
– Проси, – сделал приглашающий жест лекарь.
– Ты ведь доложишь госпоже, что я почти здоров? Так не мог бы заодно испросить для меня разрешение покинуть дворец?
– Ты куда-то спешишь? – неподдельно удивился лекарь.
– Я боюсь вызвать гнев князя Аменанха. Он приказал мне вернуться сразу, как только я передам его подарок.
– Ах, вот ты о чем! – снисходительно улыбнулся Джахи. – Тогда тебе не о чем беспокоиться. От князя уже был с утра человек. И ему сказали все, что необходимо.
– Что ему сказали?
– Поблагодарили за подарок. И еще просили передать, что принцесса им очень довольна.
– И это все?
– А что ему еще должны были сказать?
– А как же я? Не было ли от принцессы каких-либо указаний насчет меня?
– Нет, насколько я знаю.
– Так напомни ей обо мне, добрый человек!
– Только если она сама меня вызовет и спросит. А это будет не скоро.
– Почему?
– Принцессы нет во дворце. И не спрашивай меня, где она.
– Но могу я в таком случае поговорить хотя бы с ее служанкой – Афири?
– И это невозможно. Первая Подруга принцессы всегда и повсюду сопровождает свою госпожу.
– И что же мне делать? – воскликнул в растерянности Лот.
– Отдыхай, – пожал плечами в притворном недоумении лекарь. – Поешь хорошенько. Служанки с подносами, полными блюд со стола госпожи, уже заждались у дверей твоей комнаты. Разве ты не голоден?
– Ах, ты меня не понимаешь! – отчаялся Лот.
– Я тебя понимаю, чужеземец, – тонко улыбнулся лекарь. – Ты растерян. Ты не знаешь, что для тебя лучше. Ты боишься совершить ошибку. А все потому, что ты мыслишь и чувствуешь как свободный человек. Но ты несвободен, как и любой из нас в этой стране. Ты – раб. А она – даже не госпожа твоя. Она – дочь божественного Владыки, и сама – богиня. Пойми это – и все для тебя будет просто.
Сказав это, лекарь кротко кивнул и вышел.
7
Тайный обряд в святилище храма Амона давно стал для стареющего фараона утомительной обязанностью. Ему шел уже шестьдесят третий год, и тридцать из них он единолично правил огромной страной, а еще прежде шестнадцать лет состоял соправителем своего отца. Особенно трудно давалась ему утренняя служба, когда приходилось вставать задолго до рассвета, чтобы с первыми лучами солнца ритуал был закончен.
Его будили в условленный час, омывали, умащивали, одевали в тяжелые блистающие золотом и каменьями одежды, водружали на полосатый клафт-ушерби75
громоздкий хепреш,76 покрытый голубой эмалью, и вручали скипетр. Прежде он выпивал перед выходом добрую чашу молока с медом, которая его бодрила. Но вот уже несколько лет желудок его отказывался принимать молоко – и приходилось пить подслащенную воду, в которую лекарь подмешивал какой-то порошок. Потом он, в сопровождение жрецов и приближенных слуг, шел в темноте, едва освещенной факелами, к Храму – четыреста двадцать два неспешных шага. Когда-то, когда он был еще совсем молод, он чуть ли не пробегал это ничтожное расстояние в нетерпеливом порыве предстать пред лицом своего небесного отца – так что жрецы едва поспевали за ним. А теперь он даже иной раз в душе досадовал, что Храм построили так далеко от покоев, особенно – когда случалось, что с неба хлестал холодный дождь или из пустыни дул горячий удушающий ветер.