Лотерея смерти

Однако, обзвонив старых приятелей и знакомых по журналистским и адвокатским кругам, — а те, в свою очередь, выяснили по своим каналам, — я узнал, что все трое осужденных «оборотней», у которых срок должен был закончиться, и которые, как надеялся, могли рассказать мне что-нибудь новое о Смольникове, были недоступны. Один умер в зоне от туберкулеза, не дождавшись свободы. Другой недавно вышел, но никто из семьи его не дождался за пятнадцать лет, жилья не было, он помыкался год бомжем и повесился. Только третий, получивший самый большой срок, одновременно еще и за убийство собрата-полицейского, якобы при задержании, отбывал еще наказание. Мне сказали, и где он сидел — в Вологодской области. Мне оставалось получить ходатайство из Заксобрания, оформить бумаги в Федеральной службе исполнения наказаний и нанести визит в то исправительное учреждение. Все это было не очень трудно, но у меня раньше не было и пары дней, чтобы туда сгонять. Теперь же насущные депутатские обязанности закончились, и пока не поймают «лотерейщика», или не появится что-нибудь новое о «потрошителе», срочных дел у меня в городе не оставалось.

Вечером на следующий день я уехал. Хорошо выспавшись в поезде, я вышел утром на станции райцентра, сел на площади в такси и через час был в колонии строгого режима. Но там мне пришлось более двух часов оформляться и ждать моего заключенного. Мне предложили увидеться с ним в комнате свиданий, а не в суровом переговорном кабинете для юристов. Я поблагодарил за это: обои в цветочек, чистая опрятная кровать и занавески, скрывавшие решетку, лучше подходили к тому, о чем я собирался говорить.

Охранник ввел в комнату пожилого мужчину, затем вышел, и на двери звякнул запор. Я видел этого человека очень давно, в суде, его фотографию найти перед поездкой не смог, и узнать его теперь мне было трудно. Однако тот по-приятельски мне кивнул и улыбнулся:

— А я тебя вспомнил. Когда сказали, кто-то приехал со мной разговаривать, я не захотел даже идти, но потом мне стало интересно. Помню, помню тебя, на суде ты сидел, записывал. Что надо?

— Старые годы вспомнить. Не возражаете? Кое-что осталось непонятным.

— Опять о нас писать собрался? Не надоело?

— Нет. Оказалось прежнего недостаточно. Хочу теперь Смольникова посадить, вашего начальника. Ведь он гуляет, а вы тут сидите. Не поможете?

— Смольникова? Ишь, на кого замахнулся… Слыхал, высоко в гору он зашел. Гляди, я его знаю очень хорошо, если он почует — добром тебе это не кончится.

— Мне главное, чтобы вы не боялись. А если держите на него обиду — вот случай расквитаться. Расскажите что-нибудь, чтобы хватило ему хоть на десятку срока, больше он и так не проживет.

— Я сам уже седьмой десяток разменял. Поживешь с мое в зоне, Коля, сам никого и ничего не будешь бояться. Да только ворошить старье не хочется… А он был подлый человек. Теперь-то мне отсюда хорошо это видно. И гуляет на свободе до сих пор. Как так получилось? Ведь он же главный «оборотень»! Как? Я у тебя спрашиваю?

— Я тоже этого не знаю. Начнем?

— Не гони, не гони… Потянут меня потом на новое следствие, опять все сначала… Забыть бы это пора.

— Не удается пока забыть. Ведь он гуляет, а вы здесь двадцать лет живете. Не обидно?

— Душу хочешь растравить?

— И это тоже. Он хоть вспомнил о вас когда?

— Не в том дело, не трави. Мне даже идти больше некуда на воле, мне здесь хорошо, мне ничего не надо. Может, мне даже лучше, чем тебе. Ладно, кое-что расскажу. Только с этим ты его не посадишь, имей это в виду. Если потянешь меня на следствие, то я на суде от всего откажусь. Скажу им, что все тебе наврал, так и знай. Хочешь так?

— Хочу.

В комнате висело несколько видеокамер, и звук писался, но я не надеялся, что мне так легко разрешат получить копию звука или видео. Поэтому я выложил на стол свой диктофон.

— Что тебе рассказывать… Начальником он был, все знал, деньги брал, всем заправлял и командовал. Что еще интересно — этого мало?

— Это я тоже знаю. Факты нужны. Не мне они нужны — я давно в газеты не пишу — суду нужны. Факты, факты — вот за что судят и сажают.

— Твои факты давно умерли или убиты, а если остались живы, то только потому, что рты не открывали, и тебе не откроют, а на суде подавно.

— Ну, как знаете…

— Ладно, не торопись. Потом поймешь, зачем я это тебе рассказывал, — он кивнул на мой диктофон на столе. — А это ты убери, этого не надо.

Я выключил диктофон, приподнял его и показал ему темный экран.