Лотерея смерти

Спустившись, он понес Любу не в эту комнату, из-за бесящего его детского плача, а на крыльцо. Положил ее на верхние ступени и снова старался разобраться и понять, жива ли она, и что делать с ней дальше. Увидав Любу на чердаке с петлей на шее, Ураев испытал сначала одновременно и шок, и панику, и страх за ее жизнь. На крыльце же она теперь лежала такой тихой и бледной, что он почувствовал жалость к этому худенькому неподвижному телу. Она была единственной, кто его любил и жалел, с кем он даже дружил, рассказывая иногда о себе, обо всех своих горестях и радостях. Теперь он остался совершенно один, ему не с кем перекинуться даже словом — он будет всем страшен и отвратителен, если расскажет что-нибудь про себя, и лишь она, зная все это, любила его. Только в эти минуты он понял, как было ему это нужно, и он всего вдруг лишился.

Он понес ее на руках с крыльца в машину, и, прижавшись к ней, чувствовал, что она еще не похолодела, мертвенное оцепенение не наступало. Он хотел верить, что она жива, ей нужно только чуть-чуть помочь, и она придет в себя. Он уложил ее на заднее сидение, сбегал в дом и принес ее одежду, одеяло с постели, бережно укутал ее. Она была теплой, глаза ее были закрыты, и Ураев окончательно поверил, что она жива, и надо было ее куда-то везти, а не закапывать тут, у забора, о чем он уже успел подумать.

Ураев побежал в дом за своими вещами, и опять в комнате ему по ушам хлестнул детский крик и плач. У него в голове мелькнуло — что теперь делать с этой девочкой? — было уже не до игр, да и плач ее, наверное, будет уже никогда не унять. Он открыл люк в подвал рядом со столом и заглянул вниз — из темноты на него пахнуло холодом и вонью гнилой картошки. Отпихнув на постели девочку, он вытянул из-под нее простыню, одеяло, и сбросил их в люк, то же самое — со вторым одеялом и подушкой. Из холодильника вытащил все оставшееся от чаепития, и, свалив все в коробку от торта, опустил туда же. Морщась от несмолкаемого плача, он кое-как одел девочку, на руках опустил ее вниз, в холодную темень подвала, и захлопнул крышку люка. Плач прекратился, и Ураев с облегчением побежал к своей машине.

Когда включил там тусклый свет, и снова рассмотрел Любино лицо, чтобы понять, жива ли она, в глаза ему опять бросились полосы от петли на ее шее. Теперь они выглядели, как темно синие сдвоенные борозды, похожие на жуткое ожерелье. От этого в голове у него понеслись беспокойные мысли — если им ехать сейчас в больницу, это означало разбирательство и неминуемое привлечение полиции. Любому врачу сразу станет ясно, что с ней произошло, а в больницах имеются инструкции для подобных случаев. Как бы ни было сейчас важно для Любы, но теперь это отпадало — чем бы для нее ни закончилось. Однако если ехать с ней к нему домой — тогда, возможно, придется через некоторое время расчленять ее труп, чтобы вытащить и избавиться от него — ведь она может умереть без медицинской помощи и завтра, и послезавтра. Поэтому Ураев, выехав на шоссе, поехал к Любиному дому.

По дороге он остановился, сбегал в магазин и купил еду, молоко. Когда они въехали во двор ее дома, наступили уже сумерки. Людей вокруг было мало, и не обращая ни на кого внимания, он на руках отнес ее в квартиру. Когда он укладывал ее в кровать, ему показалось, что она пошевелила руками, повернула голову. Он сел рядом с ней, и стал тихо ждать, когда она придет в себя. Так прошло несколько часов. Иногда он засыпал, но начинал сползать со стула, и тогда сразу просыпался. Уже на рассвете, когда он так очнулся, увидал, что она смотрит на него. Первой была у него мысль, что она все-таки умерла — так неподвижно глядят только мертвецы, и сразу сонливость отлетела. Он близко нагнулся к ее лицу и почувствовал легкое дыхание на ее губах.

— Люба… ты меня слышишь?

Она чуть заметно кивнула и закрыла глаза, из сжатых ее век выкатились слезы. Еще через несколько минут она попросила:

— Помоги мне встать. Мне нужно в ванну.

Ураев бережно довел ее до двери. Он остался стоять и ждать, когда она выйдет, он не мог поверить, что так легко этот кошмар для него закончился.

— Я бы что-нибудь съела, — сказала Люба, когда вышла из ванной. Он пошел с ней на кухню, присел и смотрел, как она с аппетитом ела. Когда вернулись в комнату, она снова легла.

— Еще полежу. Ложись рядом, ты не спал…

Ураев разделся, неловко лег рядом и сразу отодвинулся от нее, но потом потянул руку и легко тронул ей волосы. Через минуту он заснул на несколько часов, и проснулся от шума воды в ванной. Испуганный, он вскочил: спросонья ему показалось — петля и вода могли означать одно и то же. Но послушав прерывистый плеск воды, он успокоился. Через полчаса Люба вышла, и он прошел в коридор, чтобы взглянуть на нее.

— Как ты себя чувствуешь?

— Лучше. Голова только болит. Что ты на меня так смотришь? Ужасно выгляжу? Вернулась с того света? Не ожидал?

— Нет… эти синяки на шее. Надо будет как-то объяснить их в клубе. Нельзя тебе на сцену.

— Повяжу что-нибудь сверху, никто не увидит. Я не могу тут сегодня сидеть одна.

— Отдохни. Я что-нибудь скажу менеджеру.