Лотерея смерти

— Загадки, как по роману Агаты Кристи. Я вам звоню из машины, скоро буду, если только выберусь из пробок. Город стоит из-за грозы.

После этого разговора я встал и подошел к трупу в балаклаве. Теперь я спокойнее и внимательнее его рассмотрел. Под курткой, по всему животу расползлось кровавое пятно, на рубашке две ножевые раны, в живот и под левое ребро в сердце.

Я несколько раз сфотографировал раны, все тело, потом надел перчатки и осторожно приподнял балаклаву. Лицо человека за пятьдесят лет, плохо бритое, шрам на левой щеке. Я сфотографировал лицо с разных сторон и опустил обратно балаклаву. Похлопал по одежде — под курткой большой нож в ножнах. Не стал его вынимать, но мазок свежей крови под рукояткой заметил. Похлопал по карманам — немного денег, но ни ключей, ни документов, и только во внутреннем — что-то упругое, бумажное. Осторожно вынул — две небольшие фотографии. Я даже вздрогнул — на фотографиях был я. На одной — молодой, каким был пятнадцать лет назад, второе фото — как из пропуска в полицейское управление, которое недавно оформил. Положил обе фотографии ему на грудь и тоже сфотографировал, крупным планом каждую. Пистолет Седова я не стал запихивать тому обратно под ремень, а просто положил рядом на пол.

После этого я вернулся к телу Седова в комнате. Он лежал на спине, но без куртки, рубашка намокла в крови от живота до груди. Три раны, все смертельные, но в разные места и, судя по надрезам рубашки, под разными углами, какие-то суматошные, по сравнению с двумя на другом теле в коридоре. Те — выверенные, будто от ударов давно и хорошо набитой руки. Наверное, та рука и была мной переломана полчаса до этого, и нож, который она держала, валялся сейчас на полу за порогом спальни.

Первым приехал наряд полиции, и те сразу, на всякий случай, надели на меня наручники. Потом, когда меня обыскали и нашли пропуск в Управление и депутатское удостоверение, наручники сняли и даже извинились. Позже приехал Кашин, но мы с ним больше не общались. Только когда начали оформлять мою сдачу паспортов Ураева, он подошел ко мне:

— Вот за это спасибо, Николай Иванович. Документы — это у нас первое дело. Как узнаю что-нибудь об Алене — сразу сообщу. Не унывай.

После этого мной плотно занялись оперативники, и уже в квартире начали опрашивать, потом повезли в отделение, и до позднего вечера я писал там свои показания. Домой я вернулся незадолго до полуночи.

25. Бегство

Ураев спал на даче, как всегда после шоу, крепко и долго. Его разбудил телефонный звонок Любы. Голос у нее был возбужденный и испуганный:

— Мне Галя сейчас позвонила, — наша официантка, — говорит, с утра в клубе обыск. Полиции полно. Сказали, ищут наркотики — ну, следы их всякие, даже обертки нашли от них после шоу, и еще что-то. Перевернули весь мусор в баках. Потом всех, кто тут был, стали расспрашивать о той женщине, которую я видела в зале. Где она? Говорила тебе — не надо было ее трогать!

— Кто-нибудь ее вспомнил?

— Не знаю. Еще она сказала, что один тип, который раньше всех приехал, буйный какой-то, с рукой на перевязи, твой адрес у всех требовал.

— Сказали?

— Никто не знал. Ужас какой-то… Что нам делать? — голос в телефоне сорвался на плач.

— Не реви. И ни с кем не разговаривай!

— Ты где?

— Ты знаешь — где.

— Девочка в подвале? А другая?

— Молчи об этом! Слушай меня. Я к тебе сейчас еду. Подниматься наверх не буду, спустись во двор. Возьми с собой загранпаспорт и банковские карты. Ничего другого не нужно.

— Зачем?

— Догадайся сама. Все поняла?

— Нет. Отпусти их, пожалуйста!

— Я выезжаю к тебе! Встретимся внизу через час. Бери только паспорт и деньги!

Он быстро оделся, подошел к люку под надвинутым на него столом, и прислушался. Там было тихо, и он негромко позвал:

— Ау-у. Как вы там?

Не было ни звука. Он огляделся, похлопал по карманам, проверяя, все ли взял, и вышел. Возвращаться на эту дачу он не собирался, теперь она станет его прошлым, как и этот город. Но туда ему придется еще последний раз заехать. Если же сегодня возникнут проблемы, тогда эти двое несчастных в подвале превратятся в заложники и полезные аргументы.

Когда он через час приехал к Любе, она уже ждала его во дворе.

— Ты взяла загранпаспорт?

— Нет. Зачем?

— Дура! Я же тебе сказал! Мы с тобой уезжаем. Будем работать в Финляндии, это близко, три часа пути, мы зимой там танцевали.

— Тогда мне нужна одежда.

— Ничего тебе не нужно, нет времени! У тебя пять минут. Бери только паспорт, банковские карты, что-нибудь теплое, и сразу вниз! Поняла?

— Мы больше не вернемся?

— Нет! Пожалуйста, скорее!

— А квартира, дача? Ты сам сказал, что в подвале… Они же умрут!

— Беги за вещами, дура! Или я сейчас уеду без тебя!

Любино лицо перекосила жалкая гримаса, из сжатых глаз брызнули слезы, грудь дернулась от рыданий, и она прижалась лицом к Ураеву. Тот ее обнял, а лицо поднял вверх в немой досаде.

— Потом ты вернешься на свою дачу. Вернешься! О тебе они ничего не знают.

— Тогда я останусь! Я не хочу никуда ехать.