– Пиво на кухне. Моя могила на заднем дворе, вырыта и готова к засыпке.
– Могу присоединиться к тебе, – смеется он.
Мы обмениваемся довольными улыбками и покачиваем головами в коллективном вздохе.
Моя восстановленная дружба с Гейбом стала еще одним благословением, которое помогло мне выбраться из руин. Я все еще чувствую себя ужасно из-за своих нелепых обвинений в его адрес, и я знаю, что никогда по-настоящему не прощу себя за это. Но если мы вообще чему-то научились, так это тому, что жизнь слишком мимолетна, слишком драгоценна, чтобы принимать одну секунду как должное –
Трэвис имел порочную власть над каждым из нас. Он был мастером манипуляций, приносил разрушения. Никто из нас не вышел невредимым, но все мы стали лучше. Сильнее.
Гейб обнимает меня одной рукой – той самой, которая удивительно хорошо зажила за последние шесть месяцев, несмотря на то, что остались шрамы и мучительные воспоминания, которые всегда будут физическим напоминанием о той ночи. Он называет это своей потрясающей боевой раной.
Гейб улыбается, почувствовав, что я на мгновение погрузилась в свои мысли.
– Я бы хотел там оказаться?
Склонив голову на грудь другу, я улыбаюсь ему в ответ, благодарно выдыхая.
– Нет. У нас и здесь все хорошо.
Вокруг нас бушует наша традиционная вечеринка по случаю Дня независимости США, в то время как мы с Клементиной прихлебываем шоты-желе из крошечных пластиковых рюмочек. Она хихикает, растягивая губы в голубой улыбке, которая подходит к ее волосам.
– В такие моменты мне нравится иметь сестру-бармена, – заявляет она, подмигивая.
Клем выглядит потрясающе, здоровая и сияющая, добившаяся невероятных успехов в выздоровлении за последние несколько месяцев. Она проходила интенсивную терапию, а также выступала в местных школах и на мероприятиях и даже появлялась в различных медийных передачах. Я знаю, что моя сестра никогда полностью не оправится от перенесенной ею травмы. Травмы, которая возникла из-за сексуального насилия и длилась на протяжении шести лет. Травмы, которая по эффекту домино перешла в десятилетия боли…
Но ее прогресс уже вдохновляет. Она моя героиня.
Кстати, об одном из них: Гейб проскальзывает на нашу вечеринку с шотами-желе и чокается своей бутылкой пива с моим пластиковым стаканчиком. Он подмигивает Клем и ударяется с ней кулачками, и я улыбаюсь этому жесту. Я рада, что им удалось возродить дружбу после конфликта.
Теперь все имеет смысл: почему моя сестра запаниковала и сбежала из-за прозвища «малышка», и почему она не смогла продвинуться дальше с Гейбом, несмотря на свои чувства к нему. Хотя Гейб не имеет абсолютно ничего общего со своим отцом, их связь никогда не ослабнет.
Кроме того, все получилось. Гейб и Табита счастливы как никогда, а Клементина пока довольна жизнью матери-одиночки. Она сосредоточена на себе, своем пути к исцелению и своей невероятной дочери.
– Где твоя женушка? – спрашиваю я Гейба, забирая у него пиво и делая глоток. Я называю Табиту его женой, хотя они и не в таких отношениях пока что. Но это произойдет на сто процентов.
Он забирает пиво обратно, отмахиваясь от меня.
– Она не смогла найти няню для Хоуп, но мы встретимся позже.
Детская лихорадка реальна.
– Кстати, твоя лучшая половинка ищет тебя, – добавляет Гейб, смотря танцующими бровями поверх горлышка бутылки.
– Лучшая половинка? – Я пристально смотрю на него, прежде чем мои плечи опускаются от поражения. – Верно и справедливо.
Клем отхлебывает еще одну желатиновую смесь, настоянную на спирте, и встает со стула.
– Оливер пропал без вести какое-то время назад, – говорит она. – Мне кажется, я видела, как он уходил с сексуальной таинственной девушкой.
Я бледнею.
– Что?
– Господи, просто шучу, – фыркает она. – Этот мужчина не заметил бы другую женщину, даже если бы она упала с небес, голая, лицом к нему на колени. Он рисует в гостевой комнате.
Я ударяю ее по руке, и мой пульс возвращается к менее тревожному ритму.
– Потаскушка.
– Шлюшка. – Она посылает мне воздушный поцелуй и исчезает на кухне.
Я быстро прощаюсь с Гейбом и направляюсь по коридору в старую спальню Оливера. Он выглядит просто восхитительно в своей рубашке в красно-белую полоску, и я подумываю о том, чтобы запереть нас в комнате на остаток вечера по… важным причинам.
Сидя на корточках, он застегивает молнию на маленьком рюкзачке и смотрит на меня, стоящую в дверях, с самой милой, самой взволнованной улыбкой. И я, честно говоря, ни за что не стала бы менять эти планы. Даже ради множественных оргазмов.
– Пора? – Я ухмыляюсь, моя улыбка сияет.